Русский щит

Епископ Митрофан не торопился начинать разговор. Понимал, что великий князь пришел с недобрыми вестями, с сомнениями и смятением в душе. Такое бывало многократно и раньше: тревожна жизнь княжеская, рядом с удачей неудача ходит, с радостью — беда, а великий князь — тоже человек, телом уязвим и духом, утешенья ищет и совета…

А Юрий Всеволодович заново переживал тяжелый разговор с сыном, час назад прибежавшим с немногими дружинниками из-под Коломны. Великий князь и не ждал громкой победы над Батыем, но чтобы так быстро погибло войско, собранное с неимоверными трудами, — это было страшно. Он надеялся, что коломенская застава хоть ненадолго задержит татар на дальних рубежах, а за это время удастся собрать новое войско. Теперь этой надежды не было. Что делать, на что решиться?

Можно было сесть в крепкую осаду за стенами стольного Владимира и обороняться до последнего воина. Погубить войско и самому доблестно погибнуть… Но кому от этого польза? Только царю Батыге, который ждет случая разом покончить со всей силой владимирской…

Можно уйти за Волгу, в безопасном месте собрать войско и продолжать войну. Если коломенская застава не задержала Батыгу, то заволжские леса приостановят степную конницу, позволят выиграть месяц-другой, собраться с силами, окрепнуть… Но как бросить стольный Владимир? Что скажут люди?..

Мысль о том, что отъезжать за Волгу все-таки придется, снова и снова возвращалась к великому князю. Возможно, бояре и воеводы будут возражать против отъезда, особенно те, чьи вотчины соседствуют с Владимиром, но не их возражений и не людской молвы опасался великий князь. Он — господин, и решать — ему! Беспокоило другое. Как отнесется к отъезду великого князя церковь? Без благословения церкви нельзя решаться на такое дело, в ее власти все оправдать словом божьим или предать анафеме. А церковь олицетворял епископ Митрофан. Поэтому-то и пришел к нему великий князь со своими сомнениями…

Как на исповеди, ничего не утаивая, рассказал Юрий Всеволодович о гибели войска под Коломной, о растерянности ближних бояр, о своих собственных мыслях — пока еще только мыслях, еще не успевших стать решениями. Рассказал и замолчал, ожидая слова епископа.

Но Митрофан только обронил:

— Я слушаю, княже, продолжай.

Юрий Всеволодович посмотрел в глаза епископа, ожидая увидеть гнев и осуждение. Но ни того, ни другого не было во взгляде Митрофана — только грусть, только сердечное сочувствие и понимание.

И великий князь решился:

— Надумал я уехать из Владимира. За Волгой, в лесах, соберу войско. С войском приду спасать Русь. Во Владимире останутся сыновья мои, а при них воевода Петр Ослядюкович…

Епископ Митрофан медленно прикрыл глаза, окаменел лицом.

С тревожным ожиданьем вглядывался великий князь в бесстрастное, высушенное старостью и иноческим воздержанием, лицо епископа. Большие белые кресты на черном облачении владимирского владыки разбудили вдруг тягостные мысли о бренности всего земного, о зловещем вороньем карканье над разверзнутой могилой, о ничтожестве любого человека (даже его, великого князя!) перед божьей волей. На миг показалось: поднимется гордый старец, взмахнет золотым крестом, проклянет…

Но епископ только проговорил — тихо, безразлично:

— Не могу благословить прилюдно, ибо подумают о том по-разному. Но и осуждать не буду. Князь сам владыка в земных делах. В Священном писании сказано: «Богу — богово, кесарю — кесарево». — Помолчав, епископ добавил: — От себя скажу: поступаешь разумно. Осуждение людское стерпи, не о гордыни думай — о Руси, богом тебе врученной. Сам же я остаюсь в городе. Не покину, подобно епископу рязанскому, паству свою. Иди, княже, и верши тобою решенное. Бояре, поди, заждались на совете…

2

В большую гридницу, где собрались ближние бояре и воеводы, великий князь вошел спокойно, величаво, будто и не было у него сомнений. Сел в золоченое кресло деда своего, князя-градостроителя Юрия Долгорукого. Рядом стояли сыновья — Всеволод и Мстислав Юрьевичи.

Бояре и воеводы замерли, ожидая княжеского слова. В напряженной тишине прозвучали слова Юрия Всеволодовича:

— Бояре благородные и вы, мудрые воеводы! В сей тяжкий час помогите разумом своим и многоопытностью. Что случилось под Коломной, вы уже знаете. Что царь Батыга идет на стольный Владимир — тоже знаете. Как воевать дальше?

По знаку великого князя вперед вышел Петр Ослядюкович, большой воевода владимирский. Плащ воеводы, застегнутый у правого плеча пряжкой со звериной головой, синими волнами спускался с широких плеч, в бороде — густая седина. Воевода поклонился, по старинному обычаю, в пояс, возвестил собравшимся княжескую волю:

— Господин наш великий князь Юрий Всеволодович приказал: пусть каждый скажет, как думает, не тая и не лукавя, а княжеское слово после будет…

Первым откликнулся Ондрей Федорович Голтяев, боярин суздальский, родом чуть ли не древнее самого великого князя. Села и деревни его тянулись по всей Нерли, от Суздаля до переяславских лесов. Ондрей Федорович загудел на всю гридницу: