Русский Шерлок Холмс. История русской полиции

Своего хозяина, у которого служил с малолетства, Синюхов очень не любил, и было за что. Когда он служил еще «мальчиком», хозяин его частенько бил и морил голодом, да и потом, за все двадцать лет службы, Синюхов от него слова доброго не слышал. Благодаря умеренному образу жизни сколотив кое-какой капиталец, собирался уйти от хозяина и открыть свою лавку. А на прощанье хорошо было бы устроить купцу за все его многолетние притеснения какую-нибудь, говоря современным языком, подлянку. Вроде бы подворачивался удобный случай…

Синюхов сказал: если он приведет на следующий сеанс своего хозяина, не смогут ли духи хорошенько набить и ему морду? Запросто, заверил Федор Иваныч. Пусть только купец разорвет цепь, а не разорвет, так Синюхов за него разорвет. Так что в следующее воскресенье – милости просим!

Весь в синяках, Синюхов пошел на службу, где рассказал поневоле и приказчикам, и хозяину о петушиных криках, побоях, умолчал только о пропавших деньгах, стыдно было.

Хозяин, будучи весьма неприятным типом, в то же время оказался неглуп. Отведя Синюхова в заднюю комнатку, он спросил напрямик: сколько денег выудили? Узнав, что более ста рублей, заявил, что у Синюхова на плечах не голова, а кочан капусты, что он напоролся на мошенников и следует немедленно идти в сыскную полицию. Вот Синюхов и пришел…

Кошко ничуть не сомневался, что речь идет именно о мошенниках – в спиритизм он как-то не верил… В воскресенье с Синюховым на «научный сеанс» под видом купца отправился опытный сыщик Силантьев. Пока все сидели за столом в темноте, старательно сомкнув цепь, другие агенты действовали. Один постучал в дверь черного хода, вызвал кухарку на лестницу и отвлек ее разговором. Еще трое бесшумно отперли отмычкой парадную дверь и на цыпочках прокрались в соседнюю со «спиритами» комнату. Вскоре Силантьев почувствовал, что у него из кармана осторожненько вытягивают бумажник. Однако притворился, что ничего не замечает, и лишь когда бумажник вытащили, дал условный сигнал и, как не без свойственного ему юмора писал Кошко, «явив мошенникам массовую материализацию в образе своих товарищей, напугал их до полусмерти, после чего и арестовал всех». Федор Иваныч оказался не отставным чиновником, а хорошо известным сыскной полиции карточным шулером, промышлявшим по игорным клубам, двое его сообщников – ворами-рецидивистами, а еще двое – административно высланными, жившими в Москве нелегально мелкими жуликами.

При их аресте Синюхов злорадствовал, уже окончательно разобравшись, что к чему:

– Я-то сумел порвать цепь, ну, а вам, пожалуй, своих цепей не порвать!

А как же стуки, пляска столика и петушиные крики? Ничего сверхъестественного: подобные трюки в массовом порядке проделывали либо «медиумы», либо их помощники…

Второй случай еще интереснее, но вот юмора лишен совершенно…

Произошло это в конце 90-х годов XIX века, когда Кошко служил еще в рижском сыскном. На Васильевском острове, на чердаке одного из домов, нашли изнасилованную и задушенную четырнадцатилетнюю девочку. История наделала много шума, попала в газеты, общественное мнение негодовало. Вся сыскная полиция была поднята на ноги, но поиски виновника ни к чему не привели – ни единой зацепки, никаких следов… В конце концов через полгода дело закрыли «за необнаружением виновного».

А вскоре достаточно известный художник (которого Кошко называет просто Б.) получил премию Академии художеств за картину, посвященную этому печальному событию. Картина была выставлена в одной из галерей. Видимо, она и в самом деле была написана весьма неплохо – люди сходились к ней толпами. Чердак был воспроизведен в точности, как и лицо распростертой мертвой девочки. Но, кроме этого, на картине был изображен убийца – и он, собираясь уходить, открыл чердачную дверь и обернулся к своей жертве. Горбун самого отвратительного вида, с уродливым лицом: огромный рот, рыжая бородка клинышком, маленькие злые глазки, оттопыренные уши…

Через несколько дней в толпе зрителей, собравшихся у картины, раздался жуткий вопль, и какой-то мужчина, упав на пол, забился в судорогах. К нему, конечно, бросились люди и поразились его прямо-таки фотографическому сходству с изображенным на картине убийцей: и горб был, и лицо совершенно то же самое…

Как тогда было в обычае, горбуна отнесли в ближайшую аптеку и стали приводить в чувство. Едва придя в себя, он заявил, чтобы его немедленно отвезли в сыскную полицию. Удивились, но отвезли. В полиции горбун, трясшийся от ужаса, признался в изнасиловании и убийстве. Рассказал, что с того самого дня его неотступно преследовал образ задушенной девочки, днем и ночью убийца слышал ее душераздирающие крики. Был на пороге сумасшествия и вдобавок, придя на выставку, на одной из картин вдруг увидел чердак во всех подробностях, ту самую девочку… и себя! Он прекрасно понимал: свидетелей не было, но художник ухитрился изобразить происшедшее во всех подробностях. Трясся и твердил: наваждение, чертовщина…