Русский штык на чужой войне

И хотя Иван Тимофеевич сказал это далеко от Европы, там его услышали. Представители руководства РОВС выступили с осуждением деятельности этого генерала, и их отношения стали враждебными. Они считали, что своими действиями он подпортил развитие отношений части белоэмиграции и германских нацистов.

И нет ничего удивительного, что во время Второй мировой войны Беляев и значительная часть местной русской общины поддержали СССР[1194]: парагвайские белогвардейцы полагали, что Гитлер боролся не против большевизма, а против русского народа и нес ему не освобождение от «сталинского ярма», а гибель.

Впоследствии, во время Великой отечественной войны, И.Т. Беляев открыто радовался победам советского оружия, называя Сталина «русским богатырем»[1195].

Причем в 1945 г., когда до завершения боевых действий оставались считаные месяцы, он «во время посещения русской колонии на севере даже распорядился отслужить молебен во славу русского оружия», то есть в честь Красной армии и ее побед.

При этом один из его немногих оставшихся друзей, полковник парагвайской армии Александр Дмитриев-Экштейн свидетельствовал, что «однажды Иван Тимофеевич признался, что с уважением относится к красному флагу, под которым советские люди сделали то, что нам под российским триколором не удалось сделать в 1914 г. – войти в Берлин»[1196].

Следует заметить, что при этом Эрн-старший и ориентирующаяся на него часть русской парагвайской общины тогда выражали готовность «бороться против большевиков до конца», по данным некоторых белоэмигрантских источников, не брезгуя даже совместной работой с представителями нацистов. Видимо, именно эта часть русских парагвайцев, шедших за ним в 1942–1945 гг., «участвовала в движении солидарности с РОА» (генерала А. Власова. – Ред.)[1197].

Вечная память: парагвайцы россиянам

Сколько всего пало на этой войне наших офицеров? Доподлинно известны имена шестерых человек – Серебрякова-Орефьева, Касьянова, Салазкина, Малютина, Корниловича и Гольдшмитта (погиб последним из русских в декабре 1934 г., попав на своей машине в прифронтовой полосе в боливийскую засаду).

Однако есть данные от самих «русских парагвайцев», что погибших на той войне русских было семеро. В частности, приводится фамилия некоего Гойсберга[1198] (не исключено, что источник ошибся, имея ввиду Гольдшмитта, попутно записав в жертвы войны убитого при невыясненных обстоятельствах Распопова).

Кроме того, подобные разночтения могут объясняться тем, что основное внимание обращалось на офицеров, тогда как с солдатами связь эмигрантской общественности почти отсутствовала.

Между тем благодарные парагвайцы, осознавая заслугу наших соотечественников в достижении победы над Боливией, поставили им по всей стране памятники. Так, уже в 1933 г. в Асунсьоне был открыт монумент «Павшим героям Парагвая», на котором были выгравированы имена Касьянова и Серебрякова-Орефьева[1199]. Впоследствии к ним добавились имена других русских офицеров, отдавших свою жизнь во имя своей второй Родины.

И в целом парагвайские власти немало сделали для увековечивания памяти русских ветеранов Чакской войны. Так, в Асунсьоне есть Национальный пантеон Героев со знаменитым «Бронзовым залом», где в числе прочих находится мемориальная доска с фамилиями шести русских офицеров, павших в 1932–1935 гг., и только в столице не менее 12 улиц названы русскими именами.

Поэтому, оказавшись в Парагвае, не стоит удивляться, увидев табличку с надписью «улица майора Салазкина» или «улица майора Канонникова» и пр. В Асунсьоне до сих пор действует русский православный храм святого Николая Угодника, где и по сей день хранятся полковые знамена Русской армии и мемориальные памятные доски, свидетельствующие об активном участии русских в Чакской войне.

В связи с этим парагвайский ученый и публицист доктор Хусто Пастор Бенитес писал: «Русские, прибывшие к нам из далеких земель, продолжили свои рыцарские подвиги на нашей земле. В эти трусливые времена, когда агрессор и жертва агрессии (имеется в виду Боливия и Парагвай. – Ред.) ставятся на одну доску, романтический подвиг наших офицеров, сражающихся в рядах нашей армии, заслуживает особого преклонения. Они компенсируют здесь изгнание со своей исторической Родины, подавая нам примеры невиданной храбрости и безупречной преданности делу Парагвая. Парагвайский народ полюбил их, как своих сыновей. Запомним их имена и будем чтить память погибших. Можно смело сказать, что души этих рыцарей, прибывших издалека, отныне прочно слились с душами парагвайцев»[1200].

Однако при этом «абориген» Дарио Пастор Кантеро, ветеран Чакской войны, всё же признавал в своих мемуарах «40-й батальон»: «Очень печально, что по сей день остается непризнанной, во всем ее подлинном величии бескорстыная помощь этих белых русских романтиков, вставших наравне с парагвайцами на защиту своей новой Родины. Наш долг перед ними еще не оплачен…»[1201]