– Не беспокойся, – бросил водитель, заметив тревогу штурмовика и бешено вращая руль, чтобы удержать машину в равновесии.
– Ты всех в кузове растрясешь. Не в заезде на императорский приз участвуешь.
– Там тоже приходилось. Не бойся, не растрясу. Доставлю в лучшем виде. Сам же сказал быстрее.
– Мин‑то нет? – спросил водитель.
– Нет.
– Проверяли?
– Нет.
– Чего ж тогда говоришь, что мин нет?
– А чего тогда австро‑венгры к нам сунулись, ни о чем таком не думая?
– Это пехота. Вдруг мины посерьезнее стоят.
– По ту сторону форта они на танках были. Мин нет, говорю тебе.
– Взлетим на воздух, сам виноват будешь.
– Да, на том свете с меня спросишь.
– Сплюнь‑ка три раза через левое плечо, только в меня смотри не попади.
– Наворотили вы тут дел, – сказал тот.
– И из форта по нас бы не шарахнули. Подумают еще, что это к австро‑венграм пополнение подошло, – не унимался водитель.
– Разберут, думаю, что это русские машины.
– Надеюсь на это.
– Увидим, если на нас какое‑нибудь орудие наводить начнут.
– Следи тогда за орудиями и предупреди меня. Мне будет не до этого.
Дым совсем рассеялся. Теперь было отчетливо видно, во что превратился форт – в какое‑то полуразвалившееся сооружение, точно с того времени, как его возвели люди, прошли целые века, а бетон, каким бы прочным он ни был, никогда не выиграет испытание годами.
Большинство орудийных башен перекосило, бетон закоптился и пошел трещинами.
Угловая пушка выстрелила один раз, другой, посылая снаряды навстречу австро‑венграм, а потом она задрожала и замолчала.
«Матерь божья, сколько же их. Точно и вправду за то время, что они сидели в подвале, то каким‑то немыслимым образом размножились. Почкованием, что ли?»
Ощетинившись штыками, они надвигались стеной, особо не беспокоясь о своих потерях. Злые лица, перекошенные ненавистью, страшные, так что от одного их вида побежишь, но, похоже, и у штурмовиков лица были под стать этим.
Автоматные очереди штурмовиков оставляли в живой стене огромные бреши, которые тут же затягивались. Ноги живых наступали на мертвые тела, переступали через них, будто это камни какие‑то, скользили по липкому от крови полу, падали и уже не могли подняться, потому что накатывающаяся стена не давала им этого сделать.
Стена колыхалась. Не дай бог сблизиться с ней – попадешь на штыки. Нескольким штурмовикам не повезло. Мазуров видел, что с ними сделали австро‑венгры – искололи, отбросили прочь.
Грязные, уставшие и отчаявшиеся. Пули дробили лица, раскалывали черепа, разбрызгивая куски мозга, гасили ярость в глазах, но она еще несколько мгновений тлела в них даже после того, как силы покидали безвольное тело.
Они валились, как пшеничные снопы от взмахов косы, устилая пол вторым, третьим слоем мертвецов вдобавок к тем, что валялись здесь со времен начала штурма. Они падали по нескольку человек сразу, вздрагивая, когда в них входили пули, а промахнуться в таком маленьком пространстве было просто невозможно. Пули даже не рикошетили от стен, успокаиваясь в телах.
Штурмовики перебрасывали через вал гранаты. Они взрывались позади первого вала австро‑венгров в самой их гуще, даже потолок после этого окрашивался в красное.
Мазуров охрип совсем, он не слышал собственного голоса, да и чего тут разберешь, когда этот бетонный бункер до краев заполнился криками, стонами, стрельбой, так что уши оглохли в первые же секунды.
– А‑а‑а! – кричали штурмовики, опорожняя магазины автоматов.
– А‑а‑а! – эхом отвечала им стена австро‑венгров.