Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

— Еще бы не знать! — генерал снова подмигнул Выкрутасову, и у того шевельнулась жиденькая надежда на то, что этот циклоп как-нибудь изловчится, чтобы выбраться из чеченского плена. В возбужденном воображении Выкрутасова даже мгновенно развился образ циклопа Полифема в приложении к генералу: не Полифем, а Полифам — учитывая полифамильность одноглазого вояки.

— Да я ж твоего брата из-под Кандагара тридцать километров раненого на своем хребте тащил, — объявил Полифам чеченцу.

— Ври, да не ври, — проворчал тот и захлопнул окошечко.

— Не верит, поросенок, — засмеялся генерал-циклоп.

— А что, это правда? — спросил Выкрутасов.

— Конечно, правда. Тащил. Ахметку-чеченца. С огнестрельным ранением в бедро. Он потом выжил благодаря мне.

Тут Дмитрий Емельянович понял хитрость генерала — сторож-то подслушивает, передаст своим, а те, глядишь, и смягчатся. Хотя трудно представить себе смягчившихся чеченов. Это же нерусь! И все же… Похмелиться ведь дали. Кстати, надо генерала тоже похмелить. Прикончив водку и запив ее водой, бывший политинформатор и генерал сели друг против друга на своих топчанах и молча задумались. Тут окошечко в двери вновь распахнулось и начался черездверной допрос:

— Ваши имена, фамилии, воинский званий?

— Выкрутасов Дмитрий Емельянович, лейтенант запаса.

— Полковник Леший, по-вашему Хунсаг, Виктор Иванович, — назвал себя многофамильный генерал.

— Откуда знаешь про Хунсага? — спросил чеченец.

— Что значит откуда, если я сам он и есть! — засмеялся циклоп и вдруг выдал длинную фразу по-чеченски. Окошко мгновенно захлопнулось.

— Что ты ему сказал? — испуганно спросил Выкрутасов.

— Велел привести борзика повесомее. Да еще водочки прихватить, а то больно маловато. Я в прошлый раз, когда у них в плену сидел, они мне однажды целый ящик выкатили. Ага! У ихнего полевого командира день рождения выдался, они только собрались его как следует, по-русски, отметить, а тут им назло ихняя исламическая комиссия нагрянула. Так мне этот ящик и достался. «На, — говорят, — жри, русская свинья, свою водяру, а нам Магомет не велит». Правда, уже потом, когда комиссия на третий день укатила, они оставшиеся две-три бутылки у меня обратно забрали.

— Неужто от целого ящика только две-три бутылки остались? — не поверил Дмитрий Емельянович. — За три дня?!

— А что мне со скуки еще оставалось делать, — сказал генерал. — За это-то борзики на меня и обозлились, что горло перерезали, только меня, брат, мало убить, меня еще надо повалить!

Выкрутасову стало очень плохо при сообщении о горле. Ведь он, в отличие от генерала, родился не в камуфляжке и его достаточно было убить, валить после этого не обязательно.

— Что же с нами будет? — спросил он малодушно.

— Не надо только капать соляркой, Димозавр! Живы будем — не помрем, а помрем, так оживем! — веселился циклоп, как будто он мог и жизни менять, как свои фамилии. Но от его веселья Выкрутасову нисколько не стало легче, а даже, кажется, еще хуже.

Тем временем генерал уже вовсю рассказывал какую-то свою очередную воинскую байку, на сей раз про чехословацкие события шестьдесят восьмого года:

— Беда с этим мирным населением, ей-богу! Наш брат-русачок по доброте душевной его истреблять не умеет и не хочет, а они, суки, этим пользуются и начинают над нами издеваться. Как сейчас помню, село называлось Гнилице. У них, в Чехии, полно смешных названий, а особенно фамилий. Это просто цирк под водой! А смешнее всего, что каждого надо паном величать: пан Сопливичек, пан Гнидка, пан Засранец… Ну так вот, наше Гнилице стояло на берегу живописного озера Бляха. Ага! Мы его так и называли — Бляха-Муха, это уж как пить дать! Разместились, объяснили этому самому мирному населению, что нам от него ничего не надо, у нас все есть, никого не тронем, а даст Бог, вскорости и уйдем. Причем девки ихние — до чего ж чешки хороши, заразы! — очень были не против нашего присутствия, если бы не ихние чехонтосы, губы у всех тонкие, белые, злые. В одно прекрасное утро просыпаемся — бля-а-аха-му-ха! — по озеру плавает плот, на плоту виселица, а на виселице висит один из наших солдат.

— Ничего себе! — подивился Выкрутасов, до сих пор не понимая, как это генерала занесло воспоминанием из Чечни в Чехию. — Повесили нашего?!