Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

Ему приснился счастливейший сон, будто он изобрел особенный мяч, если по этому мячу бил русский футболист, то мяч очень хорошо летел и чаще всего попадал в ворота соперника, лишь изредка ради приличия — в штангу или перекладину, но тоже очень красиво. Так, что весь стадион издавал мощный единодушный выдох… Но за это Дмитрия Емельяновича, вместо того чтобы представить к званию Героя России, скрутили и почему-то отправили подковывать, да не в переносном, а в прямом смысле — гвоздями принялись прибивать к подошвам ног тяжеленные подковы, на что он восклицал: «Я все равно буду летать!»

Очнувшись, Дмитрий Емельянович увидел себя в той же самой комнатке, где его во сне подковывали, и не сразу понял, что находится в предбаннике. Очень болели пятки, но потрогав их, он не обнаружил никаких следов подков. Далее он увидел себя в запотевшем зеркале и ужаснулся: перед ним сидел потрепанный и опухший охломон, каких прежде рисовали в «Крокодиле» под вывеской «Вытрезвитель» и под рубрикой «Они мешают нам жить», — глазки заплыли, лицо злое, тело далеко не спортивное, хотя и в одних трусах.

Появившийся майор Иванов весело спросил:

— Очнулся, новорожденный? Айда париться!

— Генерал там? — спросил Выкрутасов и не узнал собственного голоса. Он говорил хриплым басом. Уж не поменялись ли они с генералом голосами? Чего только не бывает на свете!

— Там, — отвечал Иванов. — Всех задолбал вениками, садюга! Вставай, Емельяныч, айда в парилку, сразу весь хмель выпарится.

Делать нечего. Какой ураган без парилки? Тут у Дмитрия Емельяновича заломило в затылке — бог ты мой, ведь еще с парашютом предстоит прыгать в таком руинном состоянии. Может, обойдется одной парилкой? Да и кто после парилки парашютирует?

Но при этом он прекрасно понимал, что этот генерал именно после парилки и парашютирует, сволочь.

— А-а-а! Проснулся наш герой! — заревел генерал, когда Выкрутасов увидел его, голого, в пекле парилки, генерал был как ни в чем не бывало бодр и полон жизни. Тело его украшали многочисленные рубцы, в том числе несколько кратеров от пулевых ранений. В кулачищах, словно два гранатомета, генерал держал два веника — дубовый и березовый. Слава богу, голос у него был не выкрутасовский — стало быть, не поменялись.

— Жарища какая! — простонал Дмитрий Емельянович.

— Заходи, Димофон, не дрейфь! — радушно встречал его генерал. — Пока ты спал, на тебя уже бумага пошла о присвоении тебе звания майора. А я тут, видишь, жариат устраиваю — всех подвергаю березово-дубовой порке. Попотей малость, а потом я и тебя как следует отъельцую.

На верхний полок Выкрутасов не полез, ограничился средним. Парилка была раскочегарена на славу. Пот посыпался из тела беженцами. Стало немного легче. Но думать о предстоящем прыжке все равно было тягостно.

— Как же мы после бани прыгать будем? — робко спросил бывший политинформатор.

— Куда прыгать, Митяша? — ласково спросил генерал.

— С пар… ох!.. с парашютом… — слегка задохнулся Выкрутасов.

— Понравилось? — заржал подполковник Ласточкин. Он тоже был тут, но на его голом теле не светились следы ранений, как у генерала.

— Нет, Димосфен, — похлопал Дмитрия Емельяновича по скользкому плечу генерал. — Пока хватит. Больше прыгать не будем.

— Что значит «больше»? Вы уже прыгали, что ли? — обиженно промычал Дмитрий Емельянович. — Без меня?

— Во дает! — аж подскочил на своем верхнем полке Ласточкин. — Артистично прикидывается.

Тут внутри у Дмитрия Емельяновича шевельнулось некое страшное подсознательное воспоминание.

— Имеет право, — гоготнул генерал. — В первый раз и так чётенько прыганул. Хотя врет, конечно, что раньше не прыгал. Признайся, Димоноид, что сотню прыжков за душой имеешь!

Подсознательное воспоминание уже не просто шевельнулось, а взыграло в утробе Выкрутасова, как восьмимесячный младенец. Сердце при этом полностью перестало биться в банном мареве.

— Вы что… вы хотите сказать, что мы уже…

Перед глазами поплыло. Дмитрий Емельянович с трудом сполз с полка, эмигрировал из парилки и поспешил броситься в ледяную воду бассейна. Когда его разгоряченное тело обожгло холодом струй, в памяти всплыли облака, полет, падение… От страха и ужаса аж затошнило. Он выбрался из бассейна, вернулся в предбанник, схватил услужливо поданную солдатиком простыню, завернулся в нее и сел, его колотило.

Появились хохочущие генерал, Ласточкин и Иванов.

— Ну, теперь по маленькой! — хрипло гремел первый. — Ты чего, Димуленция? Гляньте, какие у него губы синие!

— Мы что, правда?.. — стуча зубами, спросил Выкрутасов. — В пьяном виде?..

— Что ты имеешь в виду? — недоумевал герой многих войн.

— Парашют!.. Мы правда прыгали?..

— Да ты чо! Конечно, прыгали! Во чудак! Сам же так классно сиганул!

— И что? Приземлился?

— Ну а куда бы ты делся? Вот же, сидишь тут, значит — приземлился.

— А может, я уже в аду? — улыбнулся ледяными губами Дмитрий Емельянович.

— Выдать майору Гондурасову сто грамм водки! — решительно приказал генерал. — Сейчас он удостоверится, в аду он или в раю. Чай в аду-то водочку не преподносят. Как ты считаешь, Димулен?