Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

— Пойду, пожалуй! — воспрял духом Выкрутасов. В этот миг он и впрямь готов был поверить, что всю жизнь любил краснодарочку. И ведь в точности получалось, как он хотел. Она и замужем успела побывать или примерно как замужем, и брошенкой оказалась подобно ему.

Он решительно встал и направился к двери. Оглянулся:

— А вы чего? Тут останетесь?

— Мы у тебя поспим малость, ладно? — взмолилась Жанна.

— Чорт с вами, живите, — сказал Выкрутасов и отправился на второй этаж. Там он успел застать то самое построение, о котором говорила Жанна. Зрелище это было жуткое и отвратительное. Двадцать, если не больше, ночных бабочек, заспанных и перепуганных, стояли вдоль стен холла навытяжку. Каких их только не было, на всякий вкус — и стандартные путаны, и белокурые падшие ангелочки в скромных платьях, и испанисто-тощие, и толстые в обтягивающих, готовых вот-вот лопнуть одеждах, и словно только что выдернутые из дискотеки, и как будто отвлеченные от семейных домашних дел, и а-ля рюс, и америкэн тайп, и раскосые азиатки, и две мулатки… Посреди холла стояла Галатея в окружении милиционеров и троих новых русских. Главарь последних, мерседесоподобный хряк с брезгливым выражением морды, тщательно осматривал каждую. Как видно, этот его осмотр продолжался уже давно.

— Вам чего, молодой человек? — спросил один из милиционеров, завидев Выкрутасова.

— Это ко мне, — сказала Галатея. — Я сейчас к вам поднимусь, Дмитрий. Ждите меня в своем номере.

Выкрутасов сделал вид, что уходит, но все же стал подсматривать из-за угла. Смотр тотчас же и окончился.

— Эту, эту и вот эту, — ткнул пальцем мерседесоподобный в трех девушек, одна из которых выглядела так, будто пришла сюда впервые.

— Ну а нам всех остальных, — оживились милиционеры.

Все пришло в движение, и Дмитрий Емельянович поспешил к лифту, успел вскочить в него и отправился обратно на свой седьмой этаж. В номер к девчонкам он, однако, не пошел, а уселся в баре, откуда была хорошо видна площадка перед лифтом. Барменша уже поменялась, не Катька. А жаль — Катьке он очень хотел сказать пару ласковых. Он стал пить кофе и ждать. Часы в баре показывали половину седьмого утра. Для кого-то начало нового дня, а для кого-то, как для тех, в холле, окончание вчерашнего. Так уж устроено в жизни — что-то еще только началось, а что-то еще не успело окончиться.

Она появилась без пятнадцати семь. Он окликнул ее:

— Галя!

Она медленно подошла, села за его столик.

— Будет лучше, если ты станешь называть меня, как все, Латой. Той Гали, с которой ты был знаком когда-то давно, уже нет на свете. — Она помолчала, потом глубоко вздохнула: — Но я все-таки очень рада тебя видеть. Ты сильно изменился. Постарел, уже не тот соколик.

— Я был в плену у чеченов, — сурово произнес Выкрутасов.

— Как тебя туда занесло, дурака? — В глазах ее мелькнуло что-то ласковое. — Ты же был в тренерском составе.

— Долго рассказывать. Тренерский состав постановил от меня избавиться. Я остался не у дел. И…

— По контракту, что ли, пошел?

— Не совсем. Несколько сложнее. В общем, я был консультантом по вопросам исламского экстремизма, — врал Выкрутасов напропалую.

— А ты что, раньше кагэбэшником, что ли, был?

— Угадала. Имел некоторое отношение к разведке.

— Может, возьмешь мне кофе с коньяком? Или ты только моих пионерок обслуживаешь?

Он взял для нее кофе и коньяк.

— Семь часов, — сказал он, вернувшись за столик. — Хорошее время. Никого нет, тишина, можно поговорить.

— Ну и о чем ты хочешь со мной поговорить?

— О нас с тобой. Понимаешь, Галкыш… То есть Латыш… Ой, смешно получилось… В общем, понимаешь, я понял, что все эти годы любил только одну женщину на всем белом свете. И эта женщина — ты.

Он посмотрел ей прямо в глаза. Она усмехнулась и отвела взгляд. Видно было, что ей все же приятно слышать такое.

— И почему ты думаешь, что я опять буду тебе верить, как тогда?

— Ты можешь не верить ни единому моему слову, — пожал плечами Выкрутасов. — От этого ничего не изменится. Каждый день, сидя в страшном чеченском подвале, я вспоминал тебя, и с каждым днем твой образ в моем сознании становился все четче и яснее. Я почти физически осязал тебя. Я брал твою руку, и мы шли с тобой по улицам и душистым скверам ночного Краснодара. Твой образ укреплял меня в решимости бежать из плена. Я твердо определился, что как только совершу побег, сразу отправлюсь к тебе в Краснодар, чтобы просто сделать это признание в любви. Скорее всего, думал я, ты замужем, воспитываешь детишек, но я все равно скажу тебе, что только твой светлый образ спасает меня от смерти и помогает жить. Скажу — и уеду доживать свой век в одиночестве. Но теперь я знаю, что ты одна, как и я, одинока, и я готов сказать тебе: будь моей женой.

Она молчала, потупившись. Он взял ее руку и тихонько запел:

— Галина красная, Галина вызрела…

— Чего это я вызрела! — игриво возмутилась Галатея. — Мне, между прочим, еще тридцати лет не исполнилось. И я не Галина.

— Знаю, мне твои пионерки сказали, что ты Галатея.

Она вдруг вырвала свою руку из его руки: