Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

Это был подлый удар ниже пояса, прямо по футбольному самолюбию Дмитрия Емельяновича. Он еще более обиженно ткнул телевизор в пупок выключателя и стал смотреть утренние новости. Ему удалось узнать о том, что вчера хорваты один-ноль обыграли румынчиков, а аргентинцы в красивейшем матче три-два — англичан. Такие игры пропущены! Впервые в жизни получалось, что шел чемпионат мира по футболу, а Дмитрий Емельянович его не смотрел! Начхать на этого бога в черных очках! Нет бога, кроме футбола, и Выкрутасов — пророк его! И нет иного Пеле, кроме блистательного бразильца Эдсона Арантиса ду Насименту! Понял? Выкуси! — И Дмитрий Емельянович показал этому самозваному Пеле кукиш. Затем он взял свой чемодан, открыл его и достал оттуда манифест тычизма. Любовно перелистал и принялся мечтать о великом будущем отечественного футбола, а точнее сказать — тыча.

— Это что у тебя? — спросила Галатея.

— Божественное откровение, — мстительно ответил Выкрутасов и добавил: — Футбольный коран.

— Пошли завтракать.

Они уселись на кухне. На завтрак хозяйка подала фаршированные кабачки, бекон, яйца, пирожки с капустой. Немного отведав того-сего, Выкрутасов хмуро спросил:

— Ну и как будет его настоящая фамилия?

— Кого?

— Пеле этого. Ведь не Пеле же он на самом деле!

— Нет, он на самом деле Пеле.

— Да ладно врать! Не сын же он.

— Не сын. Но он действительно Пеле. При рождении ему, конечно, присвоили другую фамилию. Он носил ее и в школе, и в институте. Но когда он стал писать романы, он понял, что в литературе он то же, что Пеле в футболе. Взял да и сократил свою родительскую фамилию ровно наполовину.

— Ну и как звучала фамилия полностью? — злился Выкрутасов.

— Ну зачем тебе знать это, Митя?

— А все же? Пелеканов? Пелебздеев? Пелермуттер?

— Ой-й-й! — возмутилась Галатея. — Вот пристал! Ну Пелёнкин его бывшая фамилия. Радостно тебе от этого? Ведь это сущности не меняет. Повторяю — настоящая его фамилия Пеле. А Пелёнкин — всего лишь временная, навязанная родителями кличка. Ну что ты так смотришь?

— Ты все еще любишь его? — спросил Выкрутасов.

— Люблю, а что?

Дмитрий Емельянович зло усмехнулся:

— Пелёнкин! Тебе хотя бы на пеленки для малыша давал денег этот Пелёнкин? Наглец какой! Посмотрите на него — Виктор Пелё! Чем он так взял-то тебя? Выкинул вон с ребеночком, тоже мне, писатель! Разве писатели так поступают?

— Он не просто писатель. Он гений, гениям все дозволено.

— В чем же его гениальность? Молоденьких краснодарочек брюхатить?

— Ты не поймешь, если не читал его книг.

— Попробую прочитать. Больше чем уверен, что ничего особенного.

— Не смей так говорить. Виктор Пеле это Виктор Пеле. Это самый великий писатель всех времен и народов. Только он сумел доказать, что реальности не существует, что все мы — лишь отражения на стенке мыльного пузыря, готового с минуты на минуту лопнуть, что влюбленные мужчина и женщина должны стремиться подальше бежать друг от друга, чтобы не произошло взаимопроникновения душ, способного вызвать преждевременное лопанье этого пузыря.

— Знакомая песенка! — усмехнулся Выкрутасов, яростно приканчивая фаршированный кабачок. — Мир — как отражение моего собственного мочевого пузыря! Ведь мы, поди, субъективные идеалисты?

— Пеле выше всяческих измов, — гордо отвечала Галатея.

— Вот оно как! — снова обиделся Выкрутасов. — А скажи, как же так получилось, что ты кинулась в Москву искать меня, а удовольствовалась объятиями первого попавшегося Пелё?

— В тебя я просто влюбилась, — отвечала Галатея. — Как влюбляются все девчонки. Когда ты уехал, я готова была покончить с собой, но вместо этого ринулась искать тебя. А Виктор… Мы встретились с ним случайно на одной тусовке. И он просто поглотил меня. Я не влюбилась в него, я погибла в нем. Он сделал из меня то, что хотел. Из сырого материала вылепил Галатею и оживил ее. Это человек, способный на великие поступки. Тебе ли объяснять, что такое Пеле, ведь ты напрямую был связан с футболом. Виктору все позволено. Он — Виктор, а значит — победитель. Захочет — может убить, захочет — оживит. Может изломать и уничтожить, а может и воскресить. Его книги — вот истинная реальность. А мир, в котором мы живем, — лишь отражение его книг. Понимаешь?

— Приблизительно, — отвечал Дмитрий Емельянович, все больше утверждаясь в мысли, что и отсюда ему придется делать ноги.

— Ну что? — усмехнулась Галатея. — Передумал жениться на мне? А? Передумал, передумал!

— Вовсе нет, — смутился Дмитрий Емельянович. — Просто я пока не знаю, каким образом придется бороться с твоим идолом.

— Бороться? Бесполезно! — захохотала Галатея.

— Да? А вот скажи, когда он лепил тебя, он заранее планировал вылепить из милой и чистой казачки суровую сутенершу?

— А вот хамить не надо, ладно? — тотчас поджала губы она. — Если хочешь, можем сегодня поехать к морю. Ты давно не был на море?

— Целую вечность. Еще до плена.

— Бедный! Тяжело было в плену?

— Курорт. Я так подружился с чеченцами! Если бы не хотел тебя увидеть, ни за что не расстался бы с ними. Может быть, и мусульманство бы принял. А он хотя бы алименты на ребенка присылает?