Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

— В ЦСКА? — удивился Выкрутасов. — Она спортом занимается?

— Шут их там знает, чем они занимаются, — проворчала пожилая женщина. — Совсем себя довела до точки. Не ест ничего.

— А какой вид спорта? Случайно не женский футбол? — окрыленный известием про ЦСКА, спросил Выкрутасов, но снова получил туманный ответ:

— Сказала бы я, какой там вид спорта, да лучше уж умолчу.

— А вы-то сами не голодная?

— Конечно, голодная! Она и меня заставляет по средам и пятницам с голоду подыхать.

— Это уж она зря. Я сейчас мигом.

Выкрутасов сходил в магазин, накупил продуктов, принес их и стал раскармливать Динину маму, Ирину Викторовну. Он принял правильное решение для начала подвести свой ледокол с этого бока. База для будущего успеха была обустроена — Ирина Викторовна резко подобрела к московскому гостю, все расспрашивала о его похождениях, а он с большой охотой рассказывал.

После полудня Выкрутасов отправился по жаре в администрацию камышинского «Текстильщика» со своим манифестом, и день пошел псу под хвост. Там он долго не мог встретиться с кем-нибудь, кому можно было бы доверить, его перебрасывали от одного к другому, и никого он не мог припомнить из тех, с кем встречался в тот свой давний приезд. Наконец его выслушали как следует и попросили оставить манифест до понедельника. Потом он очень долго добивался, чтобы сняли ксерокопию, искал по всему городу, где есть ксерокс… Короче говоря, на улицу Егорова Дмитрий Емельянович возвратился ближе к закату.

Дверь ему открыла Дина. Весь день он думал о ней, о таинственном ЦСКА, в который она ходит по уверению Ирины Викторовны. Что это за ЦСКА в Камышине? И вообще…

— Здравствуй, — сказала Дина. — Где ты пропадал столько времени? Я уже давно тебя дожидаюсь, с восьми.

— Мне Ирина Викторовна сказала, что ты опять допоздна будешь в ЦСКА. Дин, а что за ЦСКА может быть в Камышине?

— Филиал, — ответила она.

— А, понятно. А по какому виду спорта? Случайно не женский футбол?

— Нет, — улыбнулась льдинка, вроде бы даже слегка оттаивая. — Пойдем, посидим, поговорим.

Они разместились в иконной комнате. Он сел на кровать, она на стул, некоторое время внимательно молчали, глядя друг на друга. Потом она вновь спросила:

— Так где же ты был все это время?

— Сегодня?

— Нет, вообще, все эти годы.

— Я блуждал… Я — как блудный сын… Точнее, я — твой блудный жених. И вот свершилось возвращение.

Все-таки двенадцать лет работы политинформатором и два года в деминформаторах сделали свое дело — язык у Выкрутасова был хорошо подвешен, и за словом Дмитрий Емельянович в карман не лез. Умел, как говорится, быстро налаживать контакт с аудиторией, знал, на какие точки давить.

— Понятно, — вздохнула, еще слегка оттаяв, льдинка. — А сегодня? Я думала, ты будешь дожидаться меня. Может быть, даже встретишь после работы…

— Сейчас ты все поймешь, Диночка. — Он встал, прошелся по комнате и произнес грозно: — Ты знаешь, кто я такой? Не исключено, что я — русский мессия.

Эффект, произведенный его откровением, оказался несколько противоположным ожидаемому — Выкрутасов увидел, как Дина вмиг оледенела, превратилась в айсберг.

— В определенном смысле мессия, — поспешил он ограничить себя, — футбольный. Вот, прочти, пожалуйста, это.

Он дал ей читать манифест тычизма. Она прочитала один раз, посидела минут пять с закрытыми глазами, потом перечитала текст заново и произнесла:

— Ты — видьядхар.

— Видео — кто? — не понял Выкрутасов.

— Видьядхар. Носитель мудрости.

Такой перевод мудреного слова Выкрутасову вполне пришелся по душе.

— Это по-каковски? — спросил он.

— Неважно, — сказала Дина. — Я чувствую, что этот текст заряжен колоссальной праной. Жизненной энергией. Он — как ураган, заключенный в прочном сосуде, готовый вырваться и сметать все на своем пути.

— Сегодня я отнес этот текст в «Текстильщик». Если у них мозги и сердца не покрылись плесенью, отсюда, из маленького Камышина, начнется возрождение русского футбола, а вместе с ним и всей России.

— Этого мало, — сказала Дина. — Ты должен вступить в ЦСХА.

— В ЦСКА? — вскинул брови Дмитрий Емельянович.

— Да нет же, не в ЦСКА, а в ЦСХА, — поморщилась она.

— А что это?

— Церковь Свами Христа Абсолюта.

— С нами?

— Нет, Свами, это одно слово, означающее высочайшую святость. Наша церковь основана на христианстве, но включает в себя все самое лучшее, что есть в других религиях.

«Час от часу не легче, сектантка!» — Лоб Дмитрия Емельяновича покрылся испариной.

— И давно ты?.. — спросил он робко.

— Вступила в ЦСХА? Очень давно. Сто семьдесят лет тому назад. Правда, в своей нынешней, седьмой и последней, жизни я лишь недавно это осознала, в позапрошлом году.

— Ты сказала: «в седьмой и последней»?..

— Человеку отпущено семь жизней. Я сейчас живу свой последний жизненный срок. И должна совершить в нем самое главное деяние. Я чувствую, что ты не случайно прибыл. Ты поможешь мне стать матерью. Я хочу стать матерью аватара. Я чувствую в себе силы стать матерью аватара. Я до сих пор девственна. Я ждала тебя. Ты — видьядхар. Знаешь, как меня зовут в ЦСХА?

— Как? — спросил Выкрутасов, чувствуя, что капля пота медленно потекла по позвоночнику.