Русский в Англии: Самоучитель по беллетристике

– Вы, Александр Иванович, имеете великие заслуги перед отечеством. У вас авторитет, имя, почти всенародное признание. Возвращайтесь же в Россию. Станьте нашим вождем, нашим знаменем накануне великой битвы. Ведите нас в бой. Он будет жестоким и, может быть, даже кровавым, но с таким командующим ничто не страшно.

Александр Иванович молчал. Переезжать из увитого плющом Парк-хауса в страну рабов, страну господ ему не хотелось.

– Я полагаю, что пером могу сделать для России больше, нежели витийством на собраниях и площадях. Прежде всего я писатель, – с достоинством молвил он.

– Ну а коли у вас кишка тонка пожаловать в гости к Третьему отделению, так сидите в своем Лондоне и не учите нас, как нам бороться! – перешел с мурлыканья на шипение Николай Гаврилович. – Житья нет от вас, кабинетных храбрецов! Не желаете рисковать свободой, жизнью, даже благополучием, так знайте свое место! Оно не на сцене истории, а в зрительном зале, в мягких креслах!

Александр Иванович решил, что человеку его калибра участвовать в перебранке подобного уровня не к лицу, и сжал губы. Он не собирался произнести более ни одного слова. Но Коля, увы, был Коля.

– Как вы можете такое говорить? – пролепетал он. – Я не рисковал благополучием? Да знаете ли вы, что, едва вступив в права наследства, я отпустил на волю своих крепостных и безвозмездно отдал им усадьбу со всем имуществом!

– С всеми роялями, шифоньерками и бонбоньерками? – оскалился Джабраил. – Полагаю, вы могли себе позволить подобный жест. Мне сказывали, у вас и без поместья осталось не то триста, не то пятьсот тысяч.

– Которые ваш приятель Некрасов у Николая Платоновича мошеннически отсудил! – не выдержал епитимьи молчания Александр Иванович.

– И правильно сделал, – бросил Джабраил. Ему стало скучно.

– Превосходный чай, сударыня, – поклонился он Тучковой и вышел.

Худшего оскорбления нанести ей было невозможно. Чай?!

Она вскочила, отшвырнув салфетку, и вышла.

Друзья подошли к окну, провожая взглядом узкую, дерганую фигуру.

– Саша, кажется, мы породили монстра, – убитым голосом проговорил Огарев. – Ведь если он дорвется до власти, наши головы полетят в корзину!

– Не дорвется, – спокойно ответил умный Александр Иванович. – Наверху не дураки сидят. До чего этот пролаз дорвется, так это до Сибири. А мы отсюда станем пламенно бороться за его освобождение.

Комментарий

В начале курса я говорил о том, что главное в произведении – актуальность для автора. Проза, которой вы надеетесь пробудить живое чувство в читателе – неважно, доброе или злое – должна вызывать не менее живую реакцию у вас самого. Вы пишете, потому что вам это нужно. Чем острее нужда, тем заряженней текст.

Моя авторская задача в данном случае заключалась в том, чтобы посмотреть на себя и свое окружение саркастическим взглядом. Периодически необходимо это делать. И глумлюсь я здесь не над Герценом, а над собой.

«Что за злобная чушь! – скажет, дочитав, читатель. – Герцен и Чернышевский были совсем не такими!».

«Что за злобная чушь! – скажет, дописав, автор. – Я и мои товарищи совсем не такие! Или, по крайней мере, не должны быть такими».

И будет автору польза.

Урок седьмой Действенный анализ

Unknown artist. London bridge. 1872. Engraving. iStock.com.

Проходных персонажей не бывает

На втором занятии мы говорили о том, что даже персонаж, едва мелькающий в тексте, должен произнести свое «кушать подано» так, чтобы перед читателем, пускай на миг, возник живой человек.

Это как в жизни. У нас нет ни времени, ни возможности узнать что-либо о большинстве людей, которые каждый день проходят мимо, но по ним видно, что они не статисты, что они настоящие. Так же должно быть и в литературном произведении.

Оживить героя, занимающего в книге много места, легко. Вы можете про него рассказать, показать поступки, дать ему высказаться, даже подслушать мысли. Самое трудное – оживить миманс. Но если у писателя это не получается, волшебный эффект переноса в другую реальность не возникает.

Сравните две пьесы из школьной программы: «Горе от ума» и «Ревизор». У Грибоедова герой со всех сторон окружен какими-то масками театра Но – не людьми, а ходячими функциями. У Гоголя же даже Бобчинский с Добчинским существуют собственной жизнью, остающейся за рамками повествования, но явственно ощутимой. При том что это почти близнецы, одного с другими не спутаешь: «Не перебивайте, Петр Иванович, пожалуйста, не перебивайте; вы не расскажете, ей-богу не расскажете! Вы пришепетываете, у вас, я знаю, один зуб во рту со свистом». (Разумеется, Грибоедов расчеловечивает несимпатичный ему московский бомонд специально – ему и нужно показать живого человека в окружении мертвенной толпы «нескладных умников, лукавых простяков, старух зловещих, стариков, дряхлеющих над выдумками, вздором»).

Но в театральном спектакле текстуально невнятную Софью или плоского Фамусова вытянет игра хороших артистов. Вам же придется труднее, чем Грибоедову. Режиссер и актеры вам на помощь не придут. Поэтому пишите не по-грибоедовски, а по-гоголевски.