Передо мной на обочине метрах в десяти стоял красный жигуль. Я стучал ногой по колесам и краем глаза видел, как у красного распахнулись все дверцы, три человека ступили на асфальт. Один остался на месте, а два других подошли ко мне и, сочувствующе цокая языками, предложили помощь.
— Спасибо, мужики. Я сам. Знать бы, какая сволочь мне баллон проткнула.
Последнее замечание вызвало бурю негодования. Коротышка в коже тут же вцепился в мою запаску, а второй, в желтых ботинках, затянул длинную историю про безобразия на дорогах.
Добровольные мои помощники принадлежали к генотипу, который ныне в Москве именуют «лицами кавказской национальности», а в простонародье — «хачиками». Вначале меня это словообразование раздражало до крайности. Я за дружбу народов. Воображаю, как бы мы раздражались в Тбилиси или Баку, если бы нас там называли «лицами среднеевропейской национальности». А сейчас все уже попривыкли.
Обо всем этом я размышлял, откручивая гайки. И несказанно раздражали меня эти желтые ботинки! Они все время притоптывали, правый желтый был с развязанными шнурками. Концы шнурков обмахрились, подметали пыль, и это усугубляло общее неблагополучие. «Как бы они средь бела дня запаску у меня не увели», — подумал я, а вслух сказал:
— Да завяжи ты, старик, шнурки! Наступишь на шнурок и свалишься мне на голову.
Две смуглые руки тут же заработали со шнурками, завязывая их на аккуратный бантик.
— Ну, все, дорогой? Дальше справишься? Мы поехали…
— Скатертью дорога…
Мотор красного затарахтел, легким сизым дымком обдав номер. Мне бы, дураку, его запомнить.
Садясь в машину, я заметил, что задняя дверца чуть приотворена. Что за новости? Все двери на фиксаторах, ключ в кармане. Я уже ехал по Москве, когда догадался обернуться, посмотреть на заднее сиденье, и словно током меня прошибло — сумки не было! Сперли, туда их в качель!
Теперь следует объяснить, чем ужасна была для меня потеря заношенной холщовой сумки на ремне. То, что в ней лежал миллион, вы уже знаете. То, что в ней лежали паспорт, технический талон, права и документы на две машины — «Ниву» и старые «Жигули», — еще можно было перенести. Но в этой же сумке, которую я всегда ношу через плечо, более того, прячу под куртку, была моя рабочая тетрадь с расчетами, записями — кто кому и сколько должен, с телефонами и адресами заказчиков, грабь — не хочу. Именно эта тетрадь заставила меня прямиком направиться в милицию.
В милиции меня не поняли, разговаривали как с идиотом и категорически отказались заводить дело «по факту мошенничества». Особенно их веселили приметы жуликов: один в черной коже, у другого шнурок на ботинке развязан. Ну не видел я их рож! Я запаску менял. «Свидетели были?» — «Только Бог».
Второй милиционер был терпеливее:
— Ты не горячись, слушай, не горячись. Положим, что совершенно невероятно, мы их поймаем. Положим, упрячем их в кутузку. Через три дня их все равно придется выпустить. Они же от всего будут отпираться!
— А сумка? Это же вещественное доказательство.
— Да они ее выкинули давно. А уж если совсем кретины и остались с сумкой на руках, тогда скажут, что они ее на улице нашли.
— И правильно сделают, — присоединился первый милиционер. — Не разевай рот. На этих твоих ханыг дело заводить — все равно что с ветром судиться, зачем у тебя кепку с головы сдул. И вообще, браток, освободи помещение, у нас и без тебя дел по горло.
Хотел бы я знать — каких. Ах, если бы я запомнил их номер! Тогда бы я позвонил Игорьку. У него такие ребятишки офис охраняют, что во имя справедливости и на мокрое дело пойдут. А на чечню у них давно зуб. Так размышлял я в бессильной злобе, когда новая мысль привела меня в состояние шока. У грабителей были документы на две машины. Если они не идиоты, то этой же ночью мою «Ниву» намоют, то есть уведут. А там дело за малым, поменяй фотографию в правах и езди на здоровье.
Ночь я провел в машине. Жестко, жарко, тесно, унизительно. Кошка в кустах зашуршит, я уже сижу, у руках топор, а сердце вразнос: так-так-так…
Если сегодня ночью не прибьют, то с утречка потребуют за сумку выкуп. Телефон мой в записной книжке на почетном месте. Книжка у меня старая, сработанная еще в те благостные времена, когда люди друг дружке доверяли. Там на первой странице аккуратная графа: имя, фамилия, телефон… Я столь дорожил своей записной, что все эти данные, идиот, каллиграфическим почерком вывел, мол, потеряю, кто-то найдет и вернет.
Для начала я позвонил Игорьку. Тот вставать рано не любит, спросонья не сразу врубился, а когда врубился, заорал дурным голосом — мат-перемат.
— Ты что?.. Что ты теперь найдешь, растяпа? И с капустой, прости, туго, — одним словом — рубль падает, доллар взлетает, ты мне друг, но зеленые дороже.
Они позвонили через полчаса, когда я брился. Голос по телефону я узнать не мог, но акцент!
— Петя? Наконец-то! Еле дозвонился. У нас с Москвой связь плохая.
— Что? Говорите громче! — связь действительно была ни к черту.
— Ну и как ты, Петя, себя чувствуешь? А? — голос негодяя был нахален и издевательски приветлив.