Русский вечер

То, что Молодой страховочные концы называл «соплями» да еще свои карабины принес, выдавало в нем опытного и бывалого человека, и Алексей порадовался, что все так хорошо складывается. Он оглянулся на Егора, желая найти подтверждение своим мыслям, но тот не ответил на его взгляд. Егор исподлобья внимательно изучал Молодого, казалось, он чем-то недоволен, или расстроен, или пытается вспомнить что-то и не может.

— Ты что?

— Ничего, — отмахнулся Егор, — пошли работать.

— Я две затяжки, не больше, — взмолился Алексей. — Ты ему пока все покажи, а тут и я подоспею.

— Дыми, шут с тобой, — Егор направился к церкви, Молодой направился за ним. Егор повел новичка не через боковой придел, как они обычно поднимались, а через главный храм. Там сбоку от алтаря шла лестница на хоры, а оттуда на кровлю прямо к двухъярусным световым барабанам, увенчанным луковичными главками. Ему хотелось показать Молодому внутреннее убранство церкви — все ее сусальное великолепие со свечами и узорным иконостасом. Пусть посмотрит объект изнутри, лучше работать будет.

— Куда? — просипела старуха в черном халате. — Закрыто! — но, узнав Егора, сразу стихла. — Пожалте…

На шум из-за колонны выглянула другая старуха и закивала Егору, обнажив в улыбке редкие вразнотык торчащие зубы в металлических коронках. Егор узнал ее, поклонился, даже руку к груди прижал, выказывая свое уважение.

Он видел ее всего один раз, но хорошо запомнил. Десять дней назад он приходил к старосте обсудить подробности будущей малярной работы. В храме шла служба. В честь воскресного дня или какого-то неведомого Егору церковного праздника народу было много. Сбоку от алтаря стояли певчие — несколько женщин и двое мужчин, один из них дирижировал. На лице каждого из церковного хора чудилась печать какой-то беды, или отрешенности полной, или тайной муки, и хотя одеты все были празднично, все они казались почти убогими. «Как некрасива старость, как неприглядно несчастье», — подумал он тогда и тут заметил старуху с рыжими от хны волосами. Белоснежный платочек ее съехал на затылок, один глаз был прикрыт, видно, веко плохо держалось, оно все время нежно трепетало, а другой — голубой, ясный — внимательно следил за дирижером.

Может, из-за крашеных волос, этой тщетной попытки обмануть старость, или из-за счастливого выражения лица, которое не портил даже прикрытый глаз, она одна во всем хоре выглядела здоровым, полноценным человеком. Дирижер взмахнул тихонько рукой, старуха успела вздохнуть, тут же раскрыла рот с торчащими вразнотык зубами и неожиданно сильным, грудным голосом запела. Егор так и замер тогда. «Наверное, актриса на пенсии», — подумал он, с умилением и радостью вслушиваясь в прекрасный голос. Хор подхватил мелодию. «С чего я выдумал, что они убогие, — подумалось Егору. — Просто люди… поют».

Молодой шел по церкви, вертя головой, и повторял удивленно: «Нда-а-а, нда…», мол, куда это меня занесло. Крашеная старуха и его одарила радостной улыбкой.

Лестница наверх была узка и крута.

— Как же здесь толстые пролазят? — спросил Молодой. — На выдохе, что ли?

— Толстые здесь не лазят, — коротко отозвался Егор, вылезая на кровлю. — Вот здесь и красим. Это Павлово снаряжение. Облачайся.

Когда Алексей поднялся наверх, Молодой уже надел пояс, приладил беседку, прицепил репшнуры к тонкой, почти невидимой глазу капроновой лестнице, что крепилась к кресту главного купола, и теперь возился с ведрами и краской. Все он делал быстро и хватко, и Алексей подумал, что с таким напарником они наверняка все успеют сделать к сроку.

Обычно они крепились вблизи друг друга, так, чтобы обеспечить каждому фронт работ, но чтобы и словом можно было перемолвиться, не надрывая при этом глотку. Но сейчас Егор ушел на другую сторону кровли под барабан, явно желая красить подальше от Молодого.

— Я с тобой рядом буду висеть, — сказал Алексей новичку. — Это только первый час трудно, краска течет, кисти не слушаются, а потом привыкнешь. На церкви хорошо работать. В прошлом году мы котельную какой-то дрянью красили — вонючая, едкая, противогазы не снимали, а тут на свежем воздухе. Желтой краской филенки покрывай, кокошники — белой. Сегодня еще барабаны надо покрасить. Завтра на колокольне будем работать.

— Как это называется? Кокошник? — рассмеялся Молодой.

— Ты кто в миру-то? Кем работаешь?

— Токарь. А что?

— Ничего. Это я к слову. Давай красить.

Молодой, однако, красить не торопился, все что-то прилаживал, проверял прочность репшнуров, перевязывал ведра с краской. Потом наконец умастился, взял в руку кисть. Мазки у него были уверенные, короткие, только краска сильно брызгала.

— Чем вы окна занавешиваете? — спросил он озабоченно.

— Раньше крафт-бумагой закрывали, а потом отказались, возни много. Ты краски поменьше бери. Если стекло забрызгаешь, то сразу тряпкой его вытирай. Если сухой тряпкой не ототрешь, можешь взять мыльного раствора. Во-он в том ведерке.