Русский XX век на кладбище под Парижем

Мой добрый приятель Борис Николаевич Лосский, искусствовед и писатель-мемуарист, перебравшийся лишь несколько лет тому назад (на 90-м году жизни) из Мелэна в Русский дом, что неподалеку от здешнего кладбища, не раз мне рассказывал обо всей обширной семье Лосских. Встречались мы с Борисом Николаевичем чаще всего в знаменитой Национальной библиотеке, славянским отделом которой заведовала его дочь Мария Борисовна. Мне было неловко, что на наши свидания Борис Николаевич приезжал из далекого Мелэна, все-таки он был старший. Но когда он входил улыбаясь и пожимал мне руку, мне становилось ясно, что тридцать лет разницы еще не делают ни его старым, ни меня молодым…

Борис Николаевич часто рассказывал мне про своего знаменитого отца. Конечно, не о его философии интуитивизма и персонализма, но просто – о его жизни. О том, как в ранней юности будущего богослова и религиозного философа с волчьим билетом выгнали из витебской гимназии за… атеизм. Он стал ремесленником, но все же очень хотел учиться, так что он перешел нелегально австрийскую границу и стал слушать лекции в Вене, потом поступил в университет в Швейцарии. Ему голодно пришлось в сытой ухоженной Швейцарии: умер в России его отец-лесничий, и матушка, оставшаяся с восемью сиротами, ничего не могла посылать любознательному Коле за границу. Кто-то сказал голодному студенту, что, вот, в Алжире жизнь дешевая (за морем телушка – полушка), а учеба и вовсе ничего не стоит. Отважный Николай добрался в этот сказочный Алжир и убедился, что все вранье. С горя он пошел в трактир – пообедать на последние деньги. Тут подсели к нему какие-то люди, налили голодному стакан вина, стали уговаривать его поступить в Иностранный легион – денег будет куча, и учеба, и все, да ты пей, рюс… Так очутился он со своей котомкой в казарме, в Сиди-Бель-Абес, и понял, что с учебой придется повременить. Прикинулся он сумасшедшим, свезли его в барак к психам, а там нашелся добрый человек, врач-француз, который не только его выпустил, но и денег дал на обратную дорогу. И вот снова была Австрия, ночной переход через границу, а потом Петербург, где один из родственников устроил ему прием у министра Делянова, которому он обещал, что не будет больше попусту заниматься детским своим атеизмом, а сперва немножко поучится. Он окончил, и вполне успешно, естественный факультет университета, но только уже в конце курса почувствовал, что еще больше, чем сама природа, интересует его, что же все-таки стоит за всем этим, над всем этим. Получив свой первый университетский диплом, молодой Лосский с благословения Владимира Соловьева поступает на историко-филологический факультет. Конечно, содержать его было некому, приходилось подрабатывать. Он давал уроки латыни в знаменитой женской гимназии Стоюниной (сестры Набоковы и прочие петербургские барышни ее хорошо помнят – кто не у Оболенской учился, тот у Стоюниной). И хотя молодой Николай был уже философ, от соблазнов философия Бергсона его не спасла: влюбился он в дочку директрисы, в барышню Людмилу Стоюнину. Людмилин род шел от костромского мужика по имени Стоюн, потом были в роду купцы, а уж отец-то директрисы гимназии, стало быть, дед Людмилы, был профессором.

После Петербурга учился Лосский в Страсбурге, потом в Марбурге, потом в Геттингене, где у него в 1903 году родился первый сын, Владимир, будущий богослов и философ. Вернувшись в Петербург, Николай Лосский, приват-доцент университета, принялся за обоснование интуитивизма. В те же годы вступает он в первую русскую либеральную партию, кадетскую, – Партию народной свободы, мечтавшую о правовом государстве, о демократических свободах для всех народов России. Кстати, это перу Лосского принадлежал программный документ партии – «Чего хочет Партия народной свободы?».