Русский XX век на кладбище под Парижем

Почти в то же время в Праге вышла и другая книга Зноско-Боровского. Она называлась «Русский театр начала ХХ века». А в 1925 году Зноско-Боровский редактировал в Париже журнал «Искусство и театр»… В общем, упомянутый Чулковым «особого рода аристократизм», царивший в «Аполлоне», был в первую очередь аристократизмом культуры и таланта…

ЗУБОВ ИВАН, soldat, le cl. leg. etr., 24.05.1899 – 8.11.1944, Hte Saone

Легионер Иван Зубов начал воевать чуть не с мальчишеских лет. Как сообщает памятка Содружества, он «проделал Великую войну, был кавалер Георгиевского креста трех степеней, проделал Гражданскую войну, был эвакуирован в Галлиполи. Поступил добровольцем во французскую армию, был убит 3.11.1944 в Плануа, Вогезы…»

Мирные, зеленые Вогезы, родина гуманиста Швейцера, дважды за четверть века были политы русской, французской, немецкой кровью. Проклятый век…

ЗУРОВ ЛЕОНИД ФЕДОРОВИЧ, 18.04.1902 – 9.09.1971

Помню, как приехав в первый раз к парижскому дому Бунина, что в 16-м округе на рю Жак Оффенбах (как шутили Бунины, на «Яшкиной улице»), я так долго шатался под его окнами, что вышла консьержка и спросила, кого я ищу. Я сказал, что тут у них жил когда-то русский писатель…

– А-а, помню, – сказала она, – Месье Зуров… Он давно умер…

Я подумал, что, вот, кто-то из французов все же еще помнит Зурова, хотя вряд ли кто-нибудь слышал о жившем здесь Бунине, разве что читатели Берберовой, помнящие, что он не нравился «великой Нине» тем, что слишком много о себе понимал. Из русских же о Зурове слышали лишь те, кто читал что-нибудь об эмигрантских годах Бунина…

Леонид Зуров родился в Псковской губернии, совсем юным ушел добровольцем в армию Юденича, был контужен, перенес тиф, был интернирован в Эстонии, потом был рабочим в Чехословакии и в Латвии, где и напечатал первые свои рассказы и первую повесть. Видимо, он послал свои книги во Францию великому Бунину и получил ободряющий ответ («много хорошего, а местами просто прекрасного» – в общем, надо работать). Завязалась переписка, Зуров прислал свою фотографию, а в ноябре 1929 года вдруг сам объявился у Буниных. Выходит Вера Николаевна Бунина в переднюю и видит – «высокий молодой человек»: «Сразу бросилось в глаза, что на карточке он не похож: узкое лицо, менее красивое, нос длиннее, глаза уже и меньше, но приятное». Значит, фотография успела взволновать Веру Николаевну, и ее можно понять. Она была в ту пору почти покинута мужем, у Бунина – последняя большая любовь в разгаре, молодая Галина Кузнецова прочно воцарилась в его сердце и в спальне. Появление Зурова было для бедной супруги Бунина спасительным, и, приглядевшись, Вера Николаевна нашла в пришельце новые приятные черты и отдала ему незанятую часть своего щедрого, любящего сердца.

В подарок учителю Бунину «Зуров привез каравай черного мужицкого хлеба, коробку килек, сала, антоновских яблок, клюквы» (все, чего нет в Париже) и остался у Буниных – навсегда. В тот же вечер Вера Николаевна отметила, что впечатление он производит «приятное, простое, сдержанное», что «народ наш он знает, любит, но не идеализирует», что за обедом он «слушал внимательно, местами хорошо улыбался. Вообще улыбка его красит. У него хорошая кожа, густые брови, белые зубы, красивое очертание губ, хотя рот мал». Со временем критических замечаний стало меньше. Бунин, как и все окружающие, конечно, замечал влюбленность жены, но чаще всего проявлял терпимость, хотя отношения с Зуровым у него были далеко не идиллическими.

Вот бунинская дневниковая запись 1940 года: «Неожиданная новость… у Зурова туберкулез… Вера сперва залилась розовым огнем и заплакала, потом успокоилась, – верно оттого, что я согласился на ее поездку в Париж и что теперь З. не возьмут в солдаты… А мне опять вынимать тысячу, полторы!».