Русский Зорро, или Подлинная история благородного разбойника Владимира Дубровского

Из имения доставшегося мне по наследству после покойного брата моего родного артиллерии подполковника Петра Львовича Пушкина из состоящего в Нижегородской губернии в Сергачьском уезде сельце Кистенёве тож заложено мною из числа четырёх сот семидесяти душ в С. Петербургский опекунский совет по двум займам 200 душ на которых прибавочных по 50 руб. на душу денег я не получал. Теперь по настоящей в оных мне надобности предписываю тебе в силу сего моего верющего писма подать для получения надлежащего свидетельства из Нижегородской Гражданской Палаты, куда следует прошение и по получении свидетельства ко мне доставить, а что по сему учинишь или кому от тебя поручено будит в том спорить и прекословить не буду.

Пушкин со вздохом отпустил желтоватый лист, который спланировал и лёг на пол, а сам взялся за следующий.

Описание имению чиновника 5-го класса и кавалера Сергея Львовича Пушкина просящего надбавочной ссуды на заложенные императорского воспитательного Дома в С. Петербургском опекунском Совете по двум заимам в прошлых 1827 и 1828 годах двести душ по 50 руб. на душу.

Нижегородской губернии Сергачского уезда в сельце Кистенёве тож мужеска пола четыреста семьдесят шесть душ; земли в единственном владении по плану выданному в 1805 году значится при сельце Кистенёве пахатной 978 десятин…

Описание продолжал перечень сенных покосов, кустарников, строевого леса, прочего имения и оброчников, кои платили в год десять тысяч рублей. Пушкин снова вздохнул: у отца снова случилась нужда в деньгах, а самому ему предстояло в который раз перезаложить свою часть кистенёвских крестьян…

…и тут вошёл к нему Нащокин, раскрыв объятия, со словами:

– Ну, здравствуй, Александр Сергеевич! Рад поздравить тебя академиком!

Пушкину приятно было слышать напоминание о том, что в январе его избрали, наконец, в Российскую академию заодно с несколькими знаменитыми литераторами, и всё же он спешил заговорить с гостем о делах.

– Что, любезный Павел Воинович? Получил ли ты нужные бумаги для залога Кистенёвки? Тысячу с ломбарда тебе отдали? И взял ли ты у сенатора Салтыкова расписку на две тысячи?

Покуда слуги накрывали в столовой, пришлось Нащокину давать полный отчёт обо всём, что так заботило Пушкина, который сетовал:

– Жизнь моя в Петербурге ни то ни сё. Заботы о жизни мешают мне скучать. Но нет у меня досуга, вольной холостой жизни, необходимой для писателя. Кружусь в свете, жена моя в большой моде – всё это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения. Надеюсь летом, после родов жены, отправить её в калужскую деревню к сёстрам, а сам съезжу в Нижний да, может быть, в Астрахань. Путешествие нужно мне нравственно и физически…

Слушая друга, Нащокин озирал кабинет. Порядка в нём не было, но по разложенным тут и там бумагам вполне можно было судить, чем занят Александр Сергеевич. Пухлые папки «Следственного дела о Пугачёве» соседствовали с «Донесениями графа Суворова во время кампании 1794 года», его же «Донесения» 1799 года лежали рядом с подшивкой приказов по войскам…

– Это граф Чернышев мне удружил, – заметив интерес Павла Воиновича, сказал Пушкин. – Днями доставили сии драгоценные материалы с фельдъегерем из архивов Главного штаба и Военного министерства. Уж и не знаю теперь, как благодарить его сиятельство. «История Пугачёва» наконец двинулась, государь дозволил мне на четыре месяца съездить в Оренбург и Казань, пугачёвские места посмотреть. И ещё задумал я роман из тогдашней жизни…

– Погоди, – удивился Нащокин, – только в декабре ты хвалился, что пишешь роман про Дубровского и в две недели окончил первый том. Я уже хотел для тебя разузнать в Раненбурге, что там приключилось после того, как шайку разогнали, а его взяли в острог… Ах, Пушкин, Пушкин! Да ты, никак, уже сам всё додумал и успел закончить?!

Пушкин развёл руками, честно признавшись: