Русский Зорро, или Подлинная история благородного разбойника Владимира Дубровского

Дуэлянты стояли поодаль друг от друга, дожидаясь, пока будут выбраны и тщательно проверены пистолеты: каждый взял с собою пару. Дубровский привёз от приятеля гарнитур чешского мастера Антонио Лебеды. Во втором боевом ящике поблёскивали серебряной гравировкой купленные поутру пистолеты баварца Кухенрейтера; секунданты Сваневича настаивали стреляться из них, чтобы оружие было неизвестно обоим противникам. Толстой не стал возражать, рассудив, что Дубровский – много более опытный стрелок и быстрее совладает с новым пистолетом. К тому же у кухенрейтеров не было шнеллера, который облегчал спуск; в руках новичка при выстреле ствол дёргался, уводя пулю в сторону от цели.

Договорившись меж собой, секунданты стали плечом к плечу, чтобы заслониться от ветра, и одинаково зарядили оба германских пистолета. Серою струйкой сыпался порох; обёртывались кожаными пыжами свинцовые круглые пули, гремел о шомпол молоток, плотно загоняя их в гранёные стволы… И вот уже щелчки курков на предохранительном взводе сообщили, что приготовления окончены.

Дубровский следил за происходящим так, словно его это ничуть не касалось. В голове звенела пустота: всё было решено, и оставалось только ждать исполнения формальностей, а получив оружие, – сделать то, зачем он сюда приехал.

– …И метить в ляжку иль в висок, – сквозь зубы снова непроизвольно мычал Дубровский на легкомысленный мотив.

Из шести возможных способов стреляться выбрали дуэль с приближением по параллельным линиям. Нащокин переступал с ноги на ногу, держа заряженные пистолеты. Сваневич расхаживал в стороне; Дубровский поёживался от налетающего ветра и смотрел, как младшие секунданты под главенством Толстого протаптывают через хрусткий наст две прямых параллельных тропинки – по тридцати шагов длиною каждая, одна в пятнадцати шагах от другой.

Воротясь и став меж дуэлянтами в компании секундантов, Толстой заговорил. Он поглядывал то на Дубровского, то на Сваневича; изо рта его вырывались маленькие облачка пара.

– После того как вы займёте свои места и я дам команду сходиться, каждый из вас волен стоять или идти вдоль своей линии, сближаясь с противником до пятнадцати шагов. Переступать линию запрещается. Пистолет надлежит держать вертикально, дулом вверх. Каждый из вас имеет право стрелять, когда ему заблагорассудится, однако время до первого выстрела – не больше одной минуты после моей команды. За этим следит Нащокин. Если в течение минуты выстрела не будет, дуэль прекращается. На второй выстрел также не больше минуты после первого, или дуэль прекращается. Раненый имеет на выстрел две минуты. На ходу стрелять запрещено – прежде остановитесь, только тогда опустите пистолет и цельтесь…

Дубровский всё это знал и продолжал слушать, по-прежнему чувствуя себя посторонним. Руки девать было некуда, и он зябко потирал их, думая, что рановато снял перчатки. Скорее бы уже дело кончилось…

– Вы можете прицелиться, но не стрелять, – продолжал Толстой. – В таком случае извольте снова поднять пистолет и лишь тогда снова идти. Тому, кто выстрелит первым, надлежит остаться на месте, откуда он стрелял, и ждать совершенно неподвижно. Тот, кто будет стрелять вторым, имеет право приближаться к противнику, как и прежде, вдоль своей линии…

Граф замолчал и принялся кашлять в кулак. «Он забыл про выстрел в воздух», – безразлично подумал Дубровский. Ноги в лёгких сапогах уже замёрзли.

– Фёдор Иванович, выстрел в воздух, – негромко сказал Нащокин: помощнику дозволялось и даже вменялось в обязанность поправлять распорядителя.

– Я помню, – сердито зыркнул на него Толстой. – В воздух стрелять имеет право только тот, кто стреляет вторым. Тот, кто выстрелит в воздух первым, будет считаться уклонившимся от дуэли и подвергнется всем законным последствиям… кхе-кхе… в случае, если противник не выстрелит в него или также выстрелит в воздух. Тот, кто стреляет вторым, имеет полное право ответить на выстрел в воздух действительным выстрелом. При этом дуэль будет считаться истекшей по правилам, а тот, кто выстрелил первым в воздух, не подвергнется законным последствиям уклонения от дуэли.

«Вот уж нет, – подумал Дубровский. – Воля ваша, Фёдор Иванович, только первым стрелять в воздух я не стану. Не заслужил этот мерзавец такого подарка. Он мигом сообразит и вовсе не станет стрелять или тоже в воздух пальнёт. Тогда в протоколе запишут, что я уклонился от дуэли. А мне после этого только самому себе пулю в лоб… Или я – в воздух, а Сваневич спокойно подойдёт на пятнадцать шагов – и действительным выстрелом хлопнет меня наповал… Вот уж нет!»