Русско-японская война и русская революция. Маленькие письма (1904–1908)

Октябристы в Г. думе высказывали свое мнение молчанием. Может быть, это и красноречие, а, может быть, это просто неимение никаких мыслей. Если принять в соображение, что их новая конституция с министрами, которые будут учиться служить двум господам с одинаковым совершенством и нелицемерною преданностию, то можно придти и к такому положению, что в этом и заключается русский характер, — служить непременно двум господам и изощряться в том, чтоб вылезать сухим из воды. Как отнеслись октябристы к новому закону о выборах? Я могу положительно утверждать, что они очень рады роспуску Думы и новому закону о выборах, благоприятному для них, но в своем воззвании, напечатанном у нас третьего дня, они сделали гримасу, как люди, поступающие по формуле: с одной стороны, нельзя не сознаться, а с другой стороны, должно признаться. Нельзя не сознаться, что основные законы должно менять путем, основными законами установленным, но нельзя не признаться, что другого выхода не было, а потому они очень рады, и если шампанского не пили, то единственно потому, что хотели показать, что они «очень огорчены».

Я не понимаю, почему они октябристы? Если бы манифест 17 октября был издан, например, в июле, наверно, никому бы не пришло на ум составить партию «июлистов», ибо это, во-первых, звучало бы странно, и, во-вторых, напоминало бы юлу, а не июль. Октябристами они стали в подражание декабристам. Но декабристами называются люди, которые сами хотели произвести переворот 14 декабря. Октябристы же и во сне не видали октябрьского переворота и ничем и никем в нем не участвовали. Так как новая Дума соберется 1 ноября, то, может быть, октябристам следует себя переименовать «ноябристами». От этого ничего в их партии не изменится. Ноябристы так ноябристы. Не все ли равно, какой месяц. А назваться ноябристами даже выгодно, ибо возможно, что в ноябрьской Думе октябристов будет больше. Наверное, попадет в нее А. И. Гучков, который, конечно, предпочтет Г. думу Г. совету и, пожалуй, будет председателем ее или министром в новом или подновленном кабинете.

Октябристы — европейцы. Но европейцы — не октябристы. Это замечательно.

По-моему, русский образованный человек, если он действительно образованный человек, имеет право на то, чтобы его другие называли европейцем, а не он сам себя. Англичане, французы, немцы никогда не говорят:

— Мы — европейцы.

Они говорят только: мы — англичане, мы — французы, мы — немцы.

Что они европейцы, это само собой разумеется. Но русские непременно желают, чтобы их считали европейцами, а не русскими. Они потому так и любят говорить по-французски без всякой надобности.

Г. Дмовский в Думе сказал, обращаясь к русским:

— Вы, господа, европейцы. Мы (поляки) готовы это признать.

— Да вы-то, г. Дмовский, почему европеец? Вы просто зазнавшийся поляк.

Если бы русские считали себя русскими, как считают себя японцы японцами, французы — французами, немцы — немцами, англичане — англичанами, то у нас не было бы Портсмутского мира и не было бы даже октябристов, а была бы просто Русская партия, которая показала бы, что она в себе заключает, какие у нее стремления и идеи, какое у ней понятие о России, об ее исторических судьбах, какое у нее просвещение, т. е. она показала бы свое «я, свое право на существование, свою философию, логику и политику. А нахватать из французского «Drois de l'homme» отрывки и развесить над собой 17 октября, ей богу же, еще ровно ничего не говорит о партии, как о партии. Почему октябристы — русская партия, а не абиссинская? На этот вопрос очень трудно ответить определенно. А русская партия могла бы заключить в себе всю квинтэссенцию конституционизма и всего того, что составляет существеннейшие черты русского народа. Я прекрасно понимаю программу партии народной свободы, т. е. кадетов. Это — прямо интернациональная партия, учение которой заключает в себе все политические и социальные свободы, в их развитии хоть до социал-демократии. Но партия берет их на известной стадии для данного момента и действует. Она отвергает старый патриотизм и ищет нового, который должен образоваться с проведением их кадетских идей в жизнь. Они — убежденные парламентарии, и вся их борьба сводится к этому.

Парламентарии ли октябристы или нет, этого они еще не знают. Националисты ли? — Этого они не знают, но подозревают, что им, как европейцам, это неприлично. Антисемиты ли? — Они европейцы и христиане, а потому не могут быть антисемитами. Что же они по отношению к евреям? — Сумлевающиеся и недоумевающие или рассчитывающие идти с ними, как кадеты? — К рабочему вопросу? К аграрному вопросу? — Сумлевающиеся и недоумевающие европейцы. Главное для них, что они — европейцы и прежде всего европейцы.

А надо быть русскими, надо работать, как русские, надо чувствовать, как русские. Когда русская работа вольется в европейскую работу, тогда европейское клеймо придет само собою.

Дума была не русская в оба раза и потому она провалилась.