Недаром величайший русский царь, Петр, был радикалом и революционером; а радикализм и революционность деспотичны или в ту, или в другую сторону. Деспотизма достаточно в купеческой крови, образовавшей «самодуров», и в дворянской, служилой и рабовладельческой. Бакунин был анархист, может быть, именно потому, что в нем обращалась деспотическая кровь. Князь Кропоткин тоже анархист, графа Л. Н. Толстого считают анархистом, и сам он от этого не отказывается, да это и правда. Вот вам три дворянина-анархиста, три аристократа, имена которых всем известны. А сколько из дворянства вышло революционеров и революционерок, начиная даже не от декабристов, а гораздо раньше! Великий представитель русского племени Пушкин записал в своем «Дневнике» от 22 декабря 1834 г. следующее: «Кто был на площади 14 декабря? Одни дворяне. Сколько их будет при первом новом возмущении? Не знаю, а кажется много».
Присоедините к этому чиновничество, тоже ведь в значительной степени дворянское, потомственные или личное, и сообразите, как быстро меняются убеждения в этом классе.
Я прочел «Записки губернатора» князя С. Д. Урусова. «Записки», «мемуары» — это по большей части преднамеренная ложь, панегирик собственной особе или самооправдание. Князь С. Д. Урусов — депутат первой Думы, сказавший памятную речь об еврейских погромах, якобы несомненно приготовляемых правительством. Теперь он славословит себя в «Записках», как замечательного губернатора и превосходного человека во всех отношениях, в особенности в юдофильском.
— Заставьте своего героя хоть курить, — сказал раз мне А. П. Чехов о герое одной пьесы, которую я было начал. Героя я рисовал совершенством.
А князь Урусов сам себя рисует совершенством.
Но о «Записках» в другой раз.
Я упоминаю о князе Урусове, как о человеке, который из губернаторов пошел в кадетскую оппозицию. Зять его, г. Лопухин, из директоров чрезвычайного охранного департамента тоже пошел в оппозицию и печатает свои «Записки» о старом режиме, в котором он играл весьма деятельную роль. Мне принесли пьесу «Русский Шерлок Холмс» для Малого театра, но я боюсь, что цензура подумает, что в пьесе выставлены живущие люди из департамента, которым управлял г. Лопухин, или даже он сам, и она ее не пропустит…
Сколько же людей, так или иначе обиженных, тем или другим недовольных, которые пойдут в оппозицию то за себя самих, то за родных и т. д. Личное чувство, эгоизм, конечно, играет роль в политике и делается кудетатистым в большой степени, в особенности при неустановившихся политических убеждениях и партиях. Наши партии, что ни говорите, только что еще образуются, а не то чтобы окончательно сладились так, что мы можем твердо веровать в умеренную Думу, которая как только соберется, так и начнет работать в самом благоприятном для правительства смысле.
Мне нетрудно было бы пройтись и по партии Союза русского народа, но явилось неодолимое препятствие для меня: г. Дубровин объявил сегодня в «Русском Знамени», что Союз русского народа стоит за «свободу в Бозе». Я подожду объяснения почтенного председателя союза, что значит эта фраза. Я знаю, что во время панихиды обо мне будут говорить, как о «в Бозе почившем» и тогда я буду действительно свободен от всех земных уз, от всех монархий и республик, конституций и революций. Но, живя еще на земле, в городе Санкт-Петербурге, я совершенно отказываюсь понять это политическое изречение: «свобода в Бозе». Г. Дубровин, конечно, лучше знает Св. Писание, чем я, так как он обличал даже митрополита Антония, тоже знатока Св. Писания, но я в этом отношении большой невежда и не могу найти никаких соотношений между «в Бозе почившим» и «в Бозе свободным». По-моему, даже самый славянский язык, чудесный и выразительный в Евангелии и в церковных песнях, является совсем комичным и противно лицемерным в политических статьях.
Повторяю, я говорю только о возможностях оппозиционной Думы среди того анархического брожения, которое, как полая вода, все еще держится на высоком уровне. В это время надо много труда и энергии не только правительству, но и партиям, которые желают скорейшего наступления мирной и рабочей жизни.
Рекомендую это октябристам, недовольным мною. Они любят песнопения о хороших и милых людях, которые, и ничего не делая, способны сидеть в Думе и быть министрами. Но я критикую их партию из желания им добра и в ожидании, что они станут национальной русской партией и хорошенько поищут депутатов в будущую Думу не за своим только столом и не около него.
DCCIX
Г. Маклаков сделал себе имя оратора во второй Думе. Он, очевидно, обладает и темпераментом, если позволил себе сказать в кулуарах:
— Это не Дума, а кабак.