Все же запятая русским правительством позиция открывала определенные возможности для политического сотрудничества между восточноевропейскими державами. Однако они не были использованы, поскольку во время дальнейших переговоров[881]
польско-литовская сторона четко поставила само заключение соглашения о союзе в зависимость от того, разрешит ли русское правительство польско-литовским феодалам заключать браки и приобретать недвижимость в России. Необходимость именно такого решения аргументировалась тем, что лишь кровные и имущественные связи между дворянством обоих государств могут быть гарантией прочности заключенного договора. Обоснованность этих суждений вызывает, однако, серьезные сомнения. История отношений между Литвой и Короной в десятилетия, предшествовавшие Люблинской унии, убедительно показывает, что приобретение польскими феодалами имений на пограничных территориях Великого княжества (с помощью браков, покупкой и т. д.), которое вело затем к фактическому включению этих земель в состав Короны, не только не укрепляло взаимоотношения, но, напротив, было источником постоянной напряженности в отношениях между этими государствами[882]. Так, например, на литовском сейме 1554 г. стоял вопрос о том, «абы на Подляшье и на Волыню именей не куповали чужеземцы, ани жадными причинами не поседали, кгды ж тым не мало паньства Великого Князъства убываетъ»[883]. Тогда же волынская шляхта обратилась к господарю с просьбой о принудительном выкупе всех земель, приобретенных поляками на Волыни[884]. На сейме 1559 г. встал вопрос о принудительном выкупе польских имений в Жемайтии[885] и т. д. Разумеется, все эти факты польско-литовским политикам были известны, но они обошли молчанием эту сторону проблемы, поскольку их усилия были направлены прежде всего на то, чтобы снять барьеры на пути польско-литовской феодальной экспансии на Восток.Для официального курса польско-литовской восточной политики начала XVII в. следует признать весьма показательным, что вторым непременным условием соглашения, по мнению послов, должна была стать свобода католической проповеди в России. При этом настойчиво ставился вопрос о необходимости для москвичей ближе ознакомиться с «латинской» верой и обсудить с польско-литовской стороной вопрос об унии церквей под главенством папы[886]
. Русское правительство снова отклонило эти предложения, но вместе с тем русские дипломаты подчеркивали желательность политического сотрудничества между обоими государствами и, в частности, ставили перед польско-литовскими представителями вопрос о согласованных действиях России и Речи Посполитой в Прибалтике[887]. Однако в этих условиях польско-литовские послы не проявили желания продолжать переговоры о «соединении». Занятая ими позиция ясно показывает, что господствующий класс Речи Посполитой был заинтересован лишь в таком соглашении с Россией, которое открывало бы возможности для дальнейшего развития восточной экспансии, и отвергал те варианты урегулирования отношений, которые таких возможностей не предусматривали.На этом переговоры о проекте «унии» закончились. Однако с приездом в Вильно зимой 1601–1602 гг. для ратификации договора о перемирии русских послов литовские сенаторы в беседах с русскими представителями снова подняли вопрос о «соединении», говоря с ними, как сообщал нунций в Рим, о «польской свободе» (
Проект восточноевропейской федерации в период польско-литовской интервенции в Русском государстве.
Крах восточной политики Речи Посполитой[889]