Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв.

Несомненно, при сравнении обнаруживается тесная текстуальная и идейная преемственность между сочинениями указанных авторов. Правда, представления Я. Длугоша о происхождении и родстве славянских народов, как не соответствующие более научным взглядам на происхождение народов, распространявшимся с быстрым развитием ренессансной науки в Европе вообще и в Польше в частности, были в основном оставлены[44]. Однако главный тезис о том, что украинские земли — старое владение польских королей эпохи Болеслава Храброго, полностью перешел на страницы последующих трудов. Дипломат и советник Сигизмунда II М. Кромер не только воспроизвел в своем сочинении рассказ Длугоша о строительстве пограничных столпов на Суле[45], но и нашел нужным отметить в повествовании о походе Казимира на. Галицкую землю в 1349 г., что речь шла о возвращении в состав Польского королевства его старых земель, потерянных в период феодальной раздробленности[46].

Но наряду с преемственностью следует выделить ряд новых моментов в общих исторических конструкциях польских историков. Это прежде всего резкое повышение удельного веса восточноевропейских проблем. Если у Длугоша «Московия» появилась на последних страницах его труда внезапно, вне связи с первоначальным замыслом автора, то в Хронике М. Кромера, изданной в 1557 г., уже во вступительной части труда особая глава посвящена истории возникновения Московского государства и характеристике соотношения между «Московским» народом и народом «Русским»[47]. При этом автор не пожалел усилий для доказательств, что возвышение Москвы относится к самому недавнему времени, а до этого она была одним из незначительных русских княжеств. Появление такой главы в Хронике ясно говорит о понимании ее автором того, что без каких-то сведений о «Московии» нельзя дать читателям полную картину современного развития. Это — показатель смещения сферы интересов польской правящей элиты на Восток. Новым является и еще более решительная, чем у Длугоша, солидаризация с литовской внешнеполитической программой, попытки ее историко-правового обоснования. Так, в своем Трактате о двух Сарматиях М. Меховский в полном противоречии с реальной действительностью поместил описание Новгорода и Пскова в том разделе, где описывались земли Великого княжества Литовского[48], а в перечень земель, утраченных Великим княжеством на рубеже XV–XVI вв., включил Можайск[49] — владение московских князей с XIII в. Претензии на этот город литовские дипломаты стали публично выдвигать через 40 лет после выхода труда Меховского[50] и едва ли не под влиянием знакомства с его сочинением.

Отмеченные положения позволяют утверждать, что на протяжении первой половины XVI в. происходит сближение польской и литовской внешнеполитических программ. Мощным фактором, ускорявшим это сближение, было сознание того, что политическая деятельность великорусского политического центра не только может привести к утрате тех украинских земель Великого княжества, которые в Кракове давно рассматривались как ближайший объект польской феодальной экспансии, но и ставит под угрозу господство польских феодалов на давно захваченных ими территориях западной Украины. Уже М. Кромер в 1557 г. сообщал своим читателям, что московские князья приняли титул «всея Руси»[51] и добиваются передачи им «всего панства русского по реку Березину»[52], а в 1564 г. Я. Кохановский упоминал в своем «Сатире» как об общеизвестном факте: «Moskiewski wziął Połocko i listy wywodzi. Ze prawem przyrodzonym Halicz nań przyhodzi»[53] («Московский взял Полоцк и доказывает в своих грамотах, что Галич принадлежит ему по наследству»).

Однако солидарность с Литвой по этим вопросам определяла лишь одну сторону польской позиции. Знакомство с рассказами хронистов о русско-литовских войнах конца XV — начала XVI в. позволяет выявить такую черту польской историографии первой половины XVI в., как стремление подчеркивать военные неудачи Великого княжества, его неспособность самому дать отпор могучему противнику[54]. Назначение этих высказываний раскрывается при обращении хронистов к рассказу о войнах Великого княжества в прошлом. Здесь мы читаем, что походы Витовта на Новгород и Псков закончились неудачно, когда он опирался лишь на собственные силы и, наоборот, он добился подчинения новгородцев и псковичей и обложил их тяжелыми данями, когда к нему пришла помощь из Польши[55].