Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв.

И позднее вопрос о позиции Польши по отношению к русско-литовскому конфликту продолжал волновать русских политиков. В инструкциях ездивших в Литву русских дипломатов на всем протяжении 60-х годов постоянно предписывалось выяснить, «польские люди с литовскими людьми в единачество посмолвилися ли» и «заодин ли им королевы земли оберегати»[61]. Правда, когда уния стала фактом и в Москву прибыло первое польско-литовское посольство, царь демонстративно заявил послам, что он не придает никакого значения этому событию: ведь владения Сигизмунда II — Корона и Литва «как преж сего были за предки его от короля Ягайла, так и ныне за ним, а новины тут никакие нет»[62]. Отчасти это заявление было правдой: царю, в воззрениях которого господствовали патримониальные представления о взаимоотношениях подданных и монарха, был, вероятно, во многом непонятен смысл происшедших событий, тем более что и поступавшие в Москву информации[63] никак не отражали публично-правового характера унии. Однако эти сообщения весьма точно информировали о том аспекте унии, который был для русского правительства наиболее существенным: Литва и Корона договорились «на том, что им стояти ото всех украин заодин: Ляхом Литве пособляти, а Ляхам Литве пособляти без пенезей»[64]. Из этого следовало, что в случае возобновления войны на стороне Великого княжества выступят не только отдельные наемные отряды поляков, но и все военные силы Польского королевства. Этого русское правительство при дальнейшем планировании своего внешнеполитического курса никак не могло игнорировать. В условиях, когда России, которая вела уже к этому времени войну со Швецией в Прибалтике и отражала агрессию Османской империи, противостояли соединенные силы Короны и Литвы, путь вооруженной борьбы не мог принести значительных успехов. Новая обстановка, сложившаяся после Люблинской унии, ставила ее перед необходимостью искать иных, прежде всего политических решений проблемы воссоединения украинских и белорусских земель.

Наметившиеся после Люблинской унии изменения в соотношении сил в Восточной Европе не остались, конечно, незамеченными и польско-литовскими политиками. Не случайно уже на самом Люблинском сейме 1569 г. некоторые члены литовской рады, такие, как Ян Ходкевич и князь Роман Сангушко, призывали разорвать мирные переговоры с Россией, доказывая, что «никогда не будет лучшего времени [чтобы идти] на Московского»[65], однако большинство участников сейма не одобрило этих предложений.

У литовских сенаторов были серьезные причины для того, чтобы уклоняться от возобновления военных действий. Даже для блока Литвы и Короны Русское государство было сильным противником, успех в войне с которым потребовал бы от обоих государств большого напряжения сил. Как показывал опыт, в этом случае главной ареной военных действий стали бы белорусские земли Великого княжества, уже и без того опустошенные идущей с 1562 г. войной. Подвергать свои владения риску нового разорения литовские магнаты не хотели. Кроме того, потерпев серьезное политическое поражение при заключении унии, они имели основания для опасений, что возобновление войны может быть использовано для дальнейшего ограничения территории Великого княжества и ослабления позиций магнатерии. Ведь на самом Люблинском сейме часть шляхетских послов из Литвы под лозунгом успешного продолжения войны выставила требование вернуть в казну заложенные магнатам имения и обратить поступающие с них доходы на оборону государства[66]. Неудивительно, что в этих условиях литовские политики склонялись к тому, чтобы добиваться достижения своих целей на востоке с помощью политических средств, тем более что уния с Короной давала им на будущих переговорах существенные преимущества.

По иным мотивам склонялись к аналогичному решению польские политики. Своего опыта политических контактов с Россией у них не было, и проблема отношений с ней реально встала перед ними лишь после заключения унии и включения украинских земель в состав Польского королевства, что сделало Корону непосредственным соседом Русского государства. Неудивительно поэтому, что эту новую проблему они склонны были рассматривать через призму всей обширной традиции польско-литовских политических контактов. Люблинская уния была ярким свидетельством того, какие значительные результаты может приносить политика «мирной» экспансии на Восток путем династических соглашений, уний и постепенной колонизации. После Люблинской унии у польских политиков появились надежды на то, что и отношения с Россией можно будет в будущем урегулировать теми же методами, что и отношения с Великим княжеством. Сообщения о внутриполитических осложнениях в России, как увидим далее, служили основанием для расчетов на то, что удастся использовать особенности польской модели общественного устройства, чтобы привлечь к польским концепциям унии русское дворянство.

В этих условиях возникли новые проекты политического переустройства Восточной Европы.