Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв.

Кроме того, представители Великого княжества с самого начала заявили, что они связаны инструкциями съезда, от которых не могут отступить[736]. В результате ряд встреч представителей сторон с 14 по 20 января закончился безрезультатно. Затем в дискуссию снова включился король Сигизмунд, но и ему ничего не удалось добиться от литовских феодалов[737]. 26 января делегация Великого княжества попросила у Сигизмунда прощальной аудиенции[738]. В условиях, когда шла гражданская война со сторонниками Максимилиана, за спиной которого стояли Габсбурги, Сигизмунд и коронные политики не могли идти на разрыв с Литвой[739]. Посредником между Сигизмундом и делегатами Великого княжества выступил А. Опалиньский, который убедил короля подтвердить мирный договор, указывая, что без согласия «станов коронных» этот акт все равно не будет юридически правомочным. В итоге Сигизмунд «этот мир подписал». После этого в ночь на 28 января литовские сенаторы принесли присягу королю[740]. На следующий день Я. Глебович с удовлетворением писал К. Радзивиллу: «Все так решилось, как лучше всего могло бы быть решено»[741]. Однако когда 28 января в Варшаву прибыли официальные сообщения о победе под Бычиной над сторонниками Максимилиана, настроение участников сейма резко изменилось к невыгоде для литовцев[742].

В новой ситуации не могло быть и речи об одобрении мирного договора Короной. Посольская изба не приняла ни одного из предложений Великого княжества, отложив решение всех спорных вопросов до следующего сейма[743]. Сигизмунд III также стал уклоняться от выполнения своей присяги. В окружении короля преобладали воинственные настроения. «Гневаемся на Москву, хотим ее бить, только бы сила была», — писал литовским сенаторам, прося о вмешательстве, Л. Сапега[744]. Весной 1588 г. Сигизмунд III обратился к римской курии с просьбой предоставить ему субсидии для осуществления планов, намеченных покойным королем Стефаном[745]. Сложившееся положение энергично пыталась использовать шведская дипломатия. Юхан III уже осенью 1588 г. обратился к польским и литовским сенаторам с проектом созыва в Таллине съезда для выработки согласованной политики обоих государств по отношению к России[746]. С помощью сына он рассчитывал взять в свои руки руководство внешней политикой Речи Посполитой и направить ее в нужном для Швеции направлении[747]. Сторонники войны столкнулись, однако, с серьезными трудностями внутри страны.

Выявившееся в ходе споров на коронационном сейме упорное сопротивление Великого княжества планам войны с Россией заставило, по-видимому, часть коронных политиков всерьез задуматься над реальностью этих планов. Их осуществление вело к серьезному внутреннему конфликту в стране, тем более что сражение под Бычиной, положив конец внутриполитической борьбе, привело к осложнению международного положения: Габсбурги разорвали отношения с Речью Посполитой. В результате на совещании короля с сенаторами Великой Польши в Петркове 14–18 октября 1588 г.[748] архиепископ Гнезненский охарактеризовал заключение мира с Россией как дело важное «pro bono et publico»[749]. Того же мнения был и А. Опалиньский[750]. В перечень вопросов для будущего сейма был включен пункт «об утверждении мира с Московитом и Татарином»[751]. В том же духе был, по-видимому, изготовлен и проект инструкции на предсеймовые сеймики[752]. Однако на встрече короля с малопольскими сенаторами в Люблине Я. Замойский подверг резкой критике составленный в Петркове проект инструкции, в том числе и разделы, относящиеся к России[753]. В Люблине был составлен новый текст инструкции, разосланный на сеймики в начале декабря 1588 г.

Этот документ начинался упоминанием о перемирии, заключенном литовскими сословиями с Россией, текст которого они передали королю с просьбой о подтверждении. Затем составители инструкции обращали внимание шляхты на то, что никаких дальнейших переговоров между государствами не было, в то время как состояние отношений между ними вызывает самые серьезные опасения. Русские войска нарушают границу в Ливонии, захватили пограничные земли на Остре. При первом удобном случае Россия может напасть на Речь Посполитую и поэтому шляхта может считать себя не связанной заключенным соглашением. Далее составители инструкции недвусмысленно указывали, что «теперь для Речи Посполитой самое подходящее время [выступить] против них», но уклонялись от окончательного заключения, предоставляя решение вопроса о войне или мире с Россией всецело на усмотрение сословий[754].