Русско-турецкая война 1686–1700 годов

Еще в январе 1689 г. в Москве были получены уже упоминавшиеся данные от пленных о состоянии перекопской артиллерии (100 больших и малых орудий). И хотя те же языки сообщали, что после работ по укреплению вала двухлетней давности «около де Перекопи и по валу перекопскому вновь ничего не построено и починки никакой не бывало»[808], штурм укреплений на перешейке не обещал быть легким. Ф. Зароса свидетельствовал, что татары собирались оборонять Перекоп, и, хотя в расположенной на перешейке крепости «немного было для обороны янычан», ее гарнизон усилили. По приказу хана туда «силою татар, годных к бою, с оружием побрали и осадили, обещаяся им всякому по пяти левков дати, толко за то самое время, сколко дней в осаде будут от войска государского боронитися»[809]. По свидетельству Мазепы, Селим-Гирей, «согнав со всего Крыму, как татарской, так греческой, армянской и жидовской породы, с каким хто могл быти оружием, посполство, застановился боронити города и валу перекопского, для чего и посадное поселение перекопское и деревни все ближние, готовящися ко обороне (о чем все языки сказывали), велел выжечь»[810].

По свидетельству выходца из крымского плена, смоленского дворянина Поплонского, хан надеялся, что после вторжения в Крым русское войско постигнет катастрофа из-за отсутствия еды и припасов, и потому не принял сражение перед Перекопом[811]. «Записка государевым мерным верстам..» отмечает безводье земель возле Перекопа[812], о том же свидетельствовали гетман Мазепа[813], татарские пленные, взятые в июне 1689 г.[814], а позднее — один из военачальников похода, В. А. Змеев[815], хотя, по свидетельству другого его участника, капитана Василия Сапогова, «нужды никакой ратным людем с первого дни (прихода под Перекоп. — Авт.) не было», в том числе и с запасами воды[816]. Однако даже если это было так, проблемы с водой, несомненно, бы начались в ближайшие дни, и тем более в случае перехода русских войск через Перекоп. Крымско-османские хроники также отмечают нехватку воды и продовольствия у подошедшего к Перекопу русского войска[817]. Таким образом, весь комплекс источников, как давно введенных в научный оборот, так и ранее неизвестных, однозначно свидетельствует в пользу крайне сложной ситуации с запасами пресной воды у русской армии на подходе к Перекопу и возле него. В ближайшей перспективе это грозило массовым падением лошадей и ростом числа людских смертей от обезвоживания. Вариантов было два: попытаться прорваться через Перекоп, вступив в новое сражение с армией хана, либо отойти в более безопасное место с расчетом на начало переговоров.

Русско-крымские переговоры

В итоге В. В. Голицын выбрал второй вариант. Он не решился перейти Перекоп, рассудив, что войско постигла бы судьба окруженного поляками и крымцами в 1660 г. под Чудновом В. Б. Шереметева[818]. Главнокомандующий полагал, что хан попытается завязать мирные переговоры. Эти надежды оправдались. Какого-то подобия статейного списка русско-крымских переговоров, по-видимому, не существует[819], но ход их с достаточной полнотой можно восстановить на основе показаний переводчиков Польского приказа Сулеймана Тонкачеева и Петра Татаринова, толмача Полиевкта (Полуекта) Кучумова, слуги В. В. Голицына, крещеного астраханского татарина Ивана Тинбаева, а также окольничего В. А. Змеева.

Все началось 17 мая, когда во время вооруженных стычек с крымцами один из татар крикнул участвовавшему в пикировке астраханскому татарину Караману Кутлубееву о готовности хана к мирным переговорам. Последний сообщил об этом князю В. В. Голицыну. Главнокомандующий хотя и усомнился в правдивости слов астраханца, но велел тем не менее переводчику Посольского приказа Сулейману Тонкачееву написать письмо с сообщением о согласии России на переговоры и предложением прислать в русский лагерь своих посланцев. Кутлубеев подъехал к крымскому лагерю и выпустил послание, привязав его к стреле. 20 мая, после подхода русской армии к Перекопу, в русской ставке (через выехавших из лагеря Кутлубеева, Тинбаева, Татаринова и Кучумова) получили ответ самого общего характера, написанный прямо на тексте письма, составленного Тонкачеевым от имени Кутлубеева, что мир-де нарушили не крымцы, но русские. Голицын не слишком был доволен такой отповедью, заявив: «знатно де по тому писму миру не будет». Однако вечером же указанные переводчики, встретившись с крымцами, привезли еще одно письмо, подписанное неким Бигельди Батыром, с более конкретными предложениями, что переговоры готов вести он (в итоге не приехал) и мурза Кеман Сулешев, при этом предлагая Кутлубееву, через которого начались контакты, прибыть в расположение крымской орды[820].