Русско-турецкая война 1686–1700 годов

Крымское войско укрылось на полуострове, население которого охватила паника. Поляк Федор Зароса, попавший в крымскую неволю еще подростком во время взятия Каменца (1672), бежавший оттуда в 1689 г. и допрошенный 27 октября в Батурине, оставил подробное описание тех настроений, которые царили в Крыму во время приближения к нему русских войск: «Когда силы монаршеския их царского пресветлого величества к Перекопу приближились, в то время по всему Крыму меж татарами великой страх и трепет о своей обороне были и с которого страху все к судам воденым, хто на котором мог спастися, которые знатные и богатые татарове собралися были и совершенно бежать хотели на море, толко бы видели вход войск государских в Перекоп, а убогие татарове, которые отнюдь не имели, чем и за чем побежать, мыслили одни в горы, а другие в городех, на море стоячих, сиречь Кафе, Карасун и иных уходить, неволников также всех вырубить хотели нещадно»[795]. Это подтверждается и другими, менее подробными свидетельствами. «Страх в Крыму… учинился великой, — сообщал А. Ишков, — и перекопские, и бакчисарайские, и иных мест жители из домов своих з женами и з детми и со всеми пожитки, покиня все свои жилища, побежали в далние места за море и в Козлов, и в ыные крепкие места»[796]. Селим-Гирей и крымская знать, по его словам, также были напуганы: «хан и все при нем татары будучие говорили, что таких великих побежденей страшных над собою никогда не видали и ныне не чаяли, и побежали в далние места, оставя все пусто»[797]. Татары, взятые в бою у Новобогородицка в июне 1689 г., сообщали, что русское нашествие вызывало панику в Крыму: «в Крыму был великой страх и никто не чаял, что им против таких войск устоять», даже торговцы и землепашцы, «оставя домы свои», бежали «в горы дикие, взяв с собою малую рухлядь». Хан «видя такую боязнь и страх, велел те их дворы и деревни жечь и около Перекопи посады и села, и деревни все вызжены без остатку»[798]. Вышедшие из крымской неволи осенью 1689 г. Дмитрий Волошанин и Хвеско Донец говорили, что «великая зело тревога была в Крыму», когда стало известно, «бутто войска руския идут в Крым Днепром и Дорошенка[799], сказали, бутто с москвою идет и того ради зело сполошены были так, что мало у иных духу было»[800]. Согласно слухам, которые собрали участники похода на Арабатскую косу во главе с лубенским полковником Л. Свечкой, гражданское население Крыма, как и в 1687 г., эвакуировалось с северных районов полуострова в страхе перед русским вторжением: «весь Крым возмутился великою боязнию, жен своих и детей, и невольников повезли даже в Козлов»[801]. Вышедший из крымского плена в 1690 г. казак Никита Барабаш рассказывал чугуевскому воеводе, что, когда Голицын подступил к Перекопу, «крымские орды все были в страхе, в великой боязни, и хотели с женами и детьми бежать за море, а иные в горы от наступления великих ратных людей. А полоненников всех в то время перековали и пометали в ямы и хотели в тех ямах жечь»[802].

Первоначально, по-видимому, Голицын рассматривал возможность прорыва за перешеек. В сопровождении Мазепы и других военачальников он даже выехал на рекогносцировку к расположенной на перешейке Орской крепости, желая «чинить над городом промысл и розъезжали, где б ошанцоватца, так и откуды имать… ратным людем воду и кормы». Однако «по осмотру» оказалось, что гетманским казакам и царским ратным людям «конских кормов взять негде, от самого Коланчака все потравлено и выбито, а наипаче воды достать невозможно, ни речек, ни колодезей нет по сей стороне Перекопи, а с правую сторону подле самыя стены перекопской облило Черное море, а с левую Гнилое, в которых обретаются воды соленые». Селения перед укреплениями на перешейке были выжжены для удобства обороны[803]. С. Глосковский сообщал даже о подготовке ночного штурма перекопских укреплений[804].

Крымцы, как представляется, уже проявившие упорство в ходе сражения в Черной долине, намеревались оказать сопротивление и после перехода противника через Перекоп, который также не собирался капитулировать. «Краткая история крымских ханов» повествует, что Селим-Гирей и татары, «держа наготове сабли и ружья и ожидая с отчаянием подступления неверных, стали по окраинам рва» Орской крепости, небольшим гарнизоном которой командовал Бегадир-ага[805]. Как отмечал А. Ишков, «и около Перекопи села и деревни, и слободы выжгли все сами для того, чтоб царского величества войскам в тех жилищах не было пристанища»[806]. По другому, также несколько преувеличенному, свидетельству пленного донского казака, Селим-Гирей, услышав о приближении московских войск, «зело испужался и велел перекопским жителем жен своих и детей с пожитки отсылать за море, а скот всякой метать, а дворы и всякое строение жечь», что в тот же день и было осуществлено[807]. Все это делалось, чтобы затруднить русским войскам приступ к Орской крепости.