Русско-турецкая война 1686–1700 годов

Перейдя Карачекрак, войска «шли подле той речки, пришли на устье ее к Днепровым заливам, и в том месте стали на зженых местех». Главнокомандующий с горечью констатировал, что «конских кормов в том месте нигде добыть не могли», хотя посылали новые отряды «подле Днепра в далные места верст по дватцати и по тритцати и болши и нигде никакими мерами конских кормов добыть не могли ж». Те разъезды, которые ранее были посланы к Черной долине, вернувшись, сообщили, что до р. Белозерки и далее, к турецким крепостям на Днепре и до самого Перекопа «все степи по самой днепровой берег вызжены без остатку». Идя к Днепру, Голицын рассчитывал добыть фураж на многочисленных днепровских островах в районе Великого Луга, но обманулся. «А река Днепр, — писал он, — велика и по островам везде залило водою». Г. И. Косагов сообщил Голицыну, что вода обычно уходит, обнажая острова, только к Успению (15 августа), однако до этого времени, констатировал боярин и воевода, «ратным людем конскими кормами пробыть отнюдь невозможно». Более того, те, кто с севера нагонял двигавшийся к Перекопу обоз, сообщали, что позади армии многие территории также выжжены[332].

Тяжелейшие условия, в которых русская армия продвигалась на Крым в течение почти двух недель, начиная с 9 июня, красочно описал известный в дальнейшем как ближайший сподвижник царя Петра I Франц Лефорт, участвовавший в первом походе на Крым. Обширные фрагменты его письма брату Ами были переведены с французского языка еще в XIX в. для «Военного сборника». Лефорт отмечал, что одной из главных проблем для огромной армии были не только степные пожары и жара, но и недостаток питьевой воды. Проблемы с ней начались, когда войско подошло к р. Конские Воды (хотя не совсем «здоровая» вода была уже в р. Самаре), «скрывавшей в себе сильный яд, что обнаружилось тотчас же, как из нее стали пить». «Эта вода, — пишет далее Лефорт, — для многих была пагубна, смерть произвела еще большие опустошения. Ничего не могло быть ужаснее мною здесь виденного. Целые толпы несчастных ратников, истомленные маршем при палящем жаре, не могли удержаться, чтобы не глотать этого яда, ибо смерть была для них только утешением. Некоторые пили из вонючих луж или болот; другие снимали наполненные сухарями шапки и прощались с товарищами; они оставались там, где лежали, не имея сил идти от чрезмерного волнения крови». В. В. Голицын, несмотря на начавшиеся проблемы, не желал отказываться от дальнейшего продвижения, хотя, как пишет Лефорт, «мы уже не имели травы, все степи были выжжены». Вода Ольбы также оказалась «ядовитою, а все кругом было уничтожено: мы видели только черную землю да пыль и едва могли рассмотреть друг друга. К тому же вихри свирепствовали постоянно. Все лошади были изнурены и падали во множестве. Мы потеряли голову». Единственной надеждой оставалось наконец найти татарское войско, чтобы дать хоть какое-то сражение, которое оправдало бы столь тяжелый поход. Однако все было напрасно. После подхода к реке Янчокрак (Anziakra, в переводе «Анцике») «армия расстроилась в конец; все роптали, потому что болезни свирепствовали страшно; артиллерию везли те солдаты, которые еще не совсем изнурились» (последнее свидетельство перекликается с известием П. Гордона). Чтобы добраться до Карачекрака (Kararakra, в переводе ошибочно «Янчакрак»), пришлось, по выражению Лефорта, напрячь последние силы. «Здесь, — пишет он, — армия очутилась в бедственнейшем положении. Вода повсюду была черная, в малом количестве и нездоровая; жара стояла невыносимая; дождя не выпало ни капли; во весь поход ни следа травы; и солдаты, и лошади едва тащили ноги». В описании Лефорта, несомненно, присутствуют некоторые элементы литературности, стремление сгустить краски в описании, предназначенном для брата Ами, тех трудностей, через которые прошло русское войско, включая и его самого. Однако, с другой стороны, швейцарец приводит и конкретные примеры тяжелого положения армии. В частности, от тягот похода погибло трое иностранцев-полковников Во (Voud; возможно, И. Вуд), Фливерс (Flivers; возможно, Н. Фливерк) и Бальцер (Balzer; возможно, П. Бансырь), а также до двадцати офицеров (подполковников, майоров, капитанов). Голицын, по словам Лефорта, был в отчаянии и даже «горько плакал»[333].