Русское дворянство времен Александра I

Тем не менее оброк был также открыт для злоупотреблений со стороны недобросовестных помещиков. Мемуарист и бывший крепостной Н. Н. Шипов вспоминает, как жена одного помещика в его местности была настолько поражена нарядами крестьянок, приодевшихся для встречи своих хозяев, что она заметила мужу, что выплата оброка, очевидно, не представляла для их крепостных никаких затруднений. Соответственно, к ужасу общины, размер оброка, наложенного на деревню, был незамедлительно увеличен[697]. Тургенев подсчитал, что переход на оброк может привести к заметному улучшению как положения крестьян, так и доходов имения в течение пяти лет, хотя, как выяснилось, его расчет не учитывал двух лет неурожая[698]. Другие, однако, не спешили следовать примеру Тургенева, вызывая его негодование своим упорным нежеланием поддерживать дело освобождения крестьян; нежеланием, которое Тургенев в целом объяснял разрывом между поколениями[699].

В своей книге «Россия и русские» Тургенев рассказывает о встрече в одной из российских провинций с дворянином, который громко жаловался на губернатора, подавшего в суд на помещика за его жестокое обращение со своими крепостными. Этот человек утверждал, что такой пример только поощрит подобные судебные преследования. Далее он жаловался, что его приказчик, ударив крестьянина палкой, получил следующий «наглый» ответ: «А, вы нас все еще бьете, этому пришел конец — теперь нами должны править по закону». «Это его подлинные слова, — продолжал настаивать помещик, — по закону!» В заключение своего рассказа Тургенев отмечал, что «тот, кто мне это говорил, кто видел в человеке, призывающем закон, бунтовщика — этот дворянин (я должен был бы сказать: это животное), не был ни злым, ни бесчестным человеком». Тургенев напомнил своим читателям, что закон запрещает крепостному жаловаться на своего господина. Однако «этот закон часто нарушается безнаказанно, так как в России, по словам одного из наиболее выдающихся дипломатов, дурные законы исполняются так же плохо, как и хорошие, а это служит им коррективом»[700].

Тот же источник дает полезное представление о мотивах Тургенева в его страстном отстаивании освобождения крепостных. Он заметил, например, что крепостники несут ответственность перед судом только за убийство. Во всех остальных отношениях «рабы в России встречают со стороны закона меньше покровительства, чем животные в Англии, где парламентский акт наказывает за дурное обращение с ними». Тем не менее Тургенев признал, что нельзя делать обобщения относительно всех русских помещиков. Несмотря на то что в имениях мелкопоместного дворянства полностью проявляются ужасы крепостного права, он далек от того, чтобы утверждать, что все крупные помещики были хорошими хозяевами, а все мелкие — плохими. Тургенев напомнил случаи, когда крупные землевладельцы, образованные люди с самыми аристократическими именами, обращались со своими крепостными самым возмутительным образом, в то время как более мелкие землевладельцы обращались с ними справедливо и гуманно.

Тургенев также настоятельно приводил экономический аргумент в пользу эмансипации, утверждая, что «[п]од сенью произвола не могут процветать ни земледелие, ни промышленность, ни торговля; им нужен открытый воздух и свет свободы. Земледелие, главный источник национального богатства, находится в России в самом плачевном состоянии и останется таким до тех пор, пока земля не будет обрабатываться свободными людьми». То же самое в равной степени было применимо и к зарождавшейся российской промышленности: «На фабрики и заводы рабство влияет еще более пагубно, чем на земледелие; им и вовсе невозможно процветать там, где труд несвободен»[701].

Как и Тургенев, Н. С. Мордвинов принципиально был против крепостничества и считал его противоречащим естественному праву человека на свободу. Он видел в крестьянской проблеме главную слабость государственного устройства, особенно с экономической точки зрения. Он утверждал, что 40 миллионов крестьян, скованных крепостничеством, могут задержать экономическое развитие России, поскольку «[у]м и руки рабов неспособны к порождению народного богатства. Свобода, просвещение, собственность и правосудие — суть существенные и единственные источники оного». В то же время, будучи помещиком, сам Мордвинов осторожно подходил к освобождению крепостных. Вообще говоря, он выступал за переход от крепостного статуса к арендаторству на основе сохранения привилегий для дворянства[702]. Мордвинов оптимистично полагал, что правительство Александра I фактически уже сделало первый шаг в этом направлении, приняв закон 1801 года, предоставлявший крепостным право покупать землю. Мордвинов приветствовал это как знак подлинной национальной свободы, как великую хартию России, «нашу Великую хартию вольностей»[703].