Русское дворянство времен Александра I

Во второй половине царствования Александра I, в своей записке 1818 года, озаглавленной «Одна из мер освобождения от зависимости крестьян», Мордвинов подчеркивал необходимость учить людей пользоваться гражданской свободой, а не просто дарить ее. Он предвидел обретение свободы крестьянами посредством их выкупа в зависимости от возраста и создание оседлых сообществ освобожденных крестьян. «[П]ереход с места на место работников (или по краткому изречению рабов) не может быть без вреда и расстройства сельских хозяйств», — заметил он. По мнению Мордвинова, самая большая разница между русскими и английскими работниками заключалась в том, что последним платили наличными, а не натурой. Он утверждал, что переход от феодальной к денежной (капиталистической) экономике положит конец «сословию нынешних крестьян (рабов)». Но, цитируя «Наказ» Екатерины Великой, Мордвинов утверждал, что это должен быть постепенный переход, основанный на правах собственности и что «правление весьма сходственное с естеством есть то, которого частное расположение соответствует лучше расположению народа, ради которого оно учреждается»[704]. Мордвинов настаивал на необходимости конституционных рамок как предпосылки социальных преобразований в России. Его осторожный совет поддержал Н. Н. Новосильцев, который точно так же предупреждал, что «общественное мнение считает царя слишком склонным к освобождению крепостных крестьян»[705]. Термин «общественное мнение» здесь, очевидно, является синонимом мировоззрения дворян-крепостников.

Мордвинов и Тургенев принадлежали к числу высокопоставленных и влиятельных дворян, которые активно работали над освобождением крепостных крестьян и добивались существенной поддержки царя для достижения этой цели. В атмосфере свободной беседы и переписки между единомышленниками — друзьями и знакомыми, свидетельствовавшей о растущем распространении антикрепостнических настроений, они были воодушевлены событиями в балтийских провинциях. В дневниковой записи Н. И. Тургенева от 26 января 1819 года упоминается рассказ П. А. Вяземского о решении ливонского дворянства освободить своих крестьян, о чем были сделаны представления царю. «Когда-то у нас будут такие представления?» — вопрошал Тургенев.

Вяземский, находившийся под сильным влиянием Тургенева, уже давно интересовался крестьянским вопросом. Скорее всего, это было вызвано темой диссертации, защищенной в Геттингенском университете в 1806 году, под названием «Об освобождении крестьян в России». Ее автором был А. С. Кайсаров, близкий друг А. И. Тургенева, который, несомненно, первым обратил на нее внимание Вяземского. Это первое известное академически разработанное заявление о назревшей ликвидации крепостного права в русской общественной и политической мысли[706]. В письме А. И. Тургеневу от 6 февраля 1820 года Вяземский сослался на свой собственный проект по освобождению крепостных крестьян в средней полосе России, назвав крепостное право «уродливостью», лишающей крестьян той свободы, на которую они имели такое же естественное право, как и на «воздух, воду и солнце». Вяземский осудил «рабство» как «на теле государства российского нарост», который «подлежит срезанию». Он утверждал, что одним из больших преимуществ такой операции является то, что Россия больше не будет казаться на международной арене «настоящим кретином». По мнению Вяземского, отмена крепостного права также способствовала бы устранению угрозы крестьянского восстания в стиле Пугачева, поскольку «рабство — одна революционная стихия, которую имеем в России. Уничтожив его, уничтожим всякие предбудущие замыслы», — сказал он в письме к А. И. Тургеневу. Интересно, что П. А. Строганов выразил точно такое же мнение в 1803 году, будучи членом Негласного комитета, когда назвал потенциально непокорных крепостных «единственным основанием для страха правительства». Наконец, Вяземский, как и Н. И. Тургенев, повторил мысль о том, что «если государь принял благосклонно такое предложение от литовцев, зачем не примет его и от нас?»[707]

Официальная реакция на инициативы реформ

Хотя Александр I санкционировал освобождение крестьян в Лифляндии посредством пилотной схемы, запущенной в начале 1819 года, полицейские архивы свидетельствуют о том, что вопрос был не так прост, как предполагали Вяземский и Тургенев. Дело в том, что как местные, так и центральные власти, включая тайную полицию и предводителей дворянства, жестко пресекали любые предположительно подрывные действия со стороны дворянства. Это было особенно верно в отношении реформы крепостных, даже в тех областях империи, где Александр I санкционировал пилотные схемы освобождения крестьян, и несмотря на реформаторскую направленность закона 1803 года.