Русское дворянство времен Александра I

Дело из архива полиции за январь — март 1818 года («уголовное дело № 93») — хороший тому пример. Оно озаглавлено «Исследование случая обсуждения Виленским дворянским собранием трактата об освобождении крестьян от крепостной зависимости» и содержит русский перевод оригинального польского текста речи, произнесенной перед дворянским собранием в Вильно (Литовско-Виленская губерния) на предвыборном собрании. О направленности и тональности этой откровенной речи можно судить по следующему отрывку:

Ныне сей в славе и добродетели великий государь благополучно совершивший победу, обрел в народе своем ту степень просвещения, до которой по очереди доходили все народы и которые во всех европейских государствах имели равный успех. Я смело изъясняюсь, ибо кто мне то может запретить, что крепостное подданство людей было общим во всей почти Европе, и что ныне, кроме России, она нигде более не существует и существовать не должно. Самодержавый государь мог бы следовать своей воле, которою во всем его пространстве изъявил повсеместно: но как сие относится до дворян, коих он уважает, то и не желая их принуждать, а ожидает от благодарного сословия благодарных подвигов. Мы дворяне имеем землю, а крестьяне ради собственного пропитания для нас ее обрабатывать должны. Дадим же им в оных истинную свободу.

В заключение оратор предложил направить императору прошение по данному вопросу с просьбой распространить реформы, проводимые в Эстляндии и Курляндии, на Лифляндию. В рапорте губернского предводителя дворянства графа Плятер-Зиберха вильнюсскому начальнику полиции «по поводу происшедших сего числа в общем собрании дворян крайних беспорядков» оратор обозначался только как «делегат Пашковский». Его «предосудительные дерзости» вынудили предводителя немедленно закрыть собрание. Начальнику полиции было дано указание «запереть на ключи ту залу в которой производились выборы, и оные мне доставить, поставив при дверях караул». Дело в конечном итоге было передано царю литовским генерал-губернатором А. М. Римским-Корсаковым в подробном отчете от 28 февраля 1818 года, который завершает дело[708].

Еще одно свидетельство того, что крестьянский вопрос составлял животрепещущую проблему, дает писатель и известный мемуарист Д. Н. Свербеев. Он вспоминает, как 19‐летним студентом наблюдал, что в России повсюду, и особенно в Санкт-Петербурге, «либеральные идеи пустили свои ростки» благодаря интеллектуальной деятельности Европы во время правления императора Александра I. В результате он сам «заразился такими идеями». Свербеев описывает, как в 1818 году один из его университетских друзей вручил ему небольшую тетрадку, в которой были «юношеские мечтания об освобождении крестьян» и которую Свербеев поклялся хранить в тайне. Полностью сочувствуя им сам, Свербеев отнес записную книжку Н. И. Гречу, «тогдашнему единственному журналисту», чтобы спросить, можно ли напечатать ее без указания авторства: «С великим ужасом пробежал ее при мне издатель „Сына Отечества“ и взял с меня клятву в том, что я никогда и никому не буду сообщать о существовании подобных опасных мыслей»[709].

Обеспокоенность Греча была понятна: публичное выражение мнения по поводу крепостной реформы могло иметь серьезные последствия — настолько щекотлив был данный вопрос и в это время, и на протяжении значительной части следующего царствования. Например, одно из дел в архиве полиции от октября 1818 года касается «самого неблагонадежного» отставного ротмистра Краливного и дворянина Кашинца. Их приговорили отправить в Оренбургскую губернию «на всегдашнее жительство в уездных городах» за подстрекательство к неповиновению крестьян ратовавшего за их освобождение полтавского помещика С. М. Кочубея. Другое дело, датированное маем 1820 года, содержит подробности решения о понижении в чинах трех дворян, один из которых был поляком, и заключении их в Шлиссельбургской крепости. Они якобы среди прочего представили царю «проект об увеличении доходов государства, об освобождении крестьян от крепостной зависимости»[710].