Читаем Русское литературоведение XVIII–XIX веков. Истоки, развитие, формирование методологий: учебное пособие полностью

Типологическое понимается критиком как неслучайное, а возникающее на определенных отрезках истории: «Обломов есть лицо не совсем новое в нашей литературе»; «это коренной, народный наш тип». Добролюбов развивает мысль о том, что гончаровский герой стал воплощением известного типа на «новых фазах его существования» (382). Критик анализирует тип «лишнего человека», видя его воплощение в Онегине, Печорине, Бельтове («Кто виноват?» А.И. Герцена), героях произведений И.С. Тургенева («Рудин, «Лишний человек», «Гамлет Щигровского уезда»): «в каждом из них, – подчеркивал критик, – найдете черты, почти буквально сходные с чертами Обломова» (389).

В таком ракурсе Добролюбов анализирует проблемы истории литературы. Однако и в этом плане понимания литературы Добролюбов остается верен себе и подчеркивает социальные аспекты жизни героев. Типологическая общность образов, вышедших из-под пера разных авторов в разные годы, их узнаваемость определяется социально-духовными параметрами как индивидуального и общественного бытия, так и особенностями индивидуального и классового сознания: это «помещики, толкующие о правах человечества», или «чиновник, жалующийся на запутанность и обременительность делопроизводства», или офицер, чьи «смелые рассуждения» об утомительности парадов известны всем (407), и др. В «печоринском», «рудинском», «онегинском» «элементе» (394), по убеждению критика, есть общая черта – «бесплодное стремление к деятельности»; дружить они не умеют, любить боятся.

Критик выявляет объективную суть типа «лишнего человека» эпохи 1820—1840-х годов, указывая, что «нельзя приписать» создание такого характера «единственно личному таланту автора и широте его воззрений» (400). Обломов, в понимании Добролюбова, – «сколок с Онегина, Печорина, Рудина» (402). Существо «лишнего человека» состоит в том, что «ему самому нет надобности что-нибудь делать» (383). Жизнь и судьба Ильи Обломова стали результатом разрушительных для личности условий крепостного права: «Его лень и апатия есть создание воспитания и окружающих обстоятельств» (388). Герой Гончарова «не тупая, апатичная натура, без стремлений и чувств, а человек, тоже чего-то ищущий в своей жизни, о чем-то думающий» (386). Причины произошедшего с человеком критик видит в том, что «гнусная привычка получать удовлетворение своих желаний не от собственных усилий, а от других <…> повергла его в жалкое состояние нравственного рабства» (387).

Добролюбов буквально продолжает мысль В.Г. Белинского, писавшего о том, что если Онегин в свое время – 1820-е годы – скучает, то Печорин в 1830-е годы страдает. По мнению Добролюбова, если Онегин и Печорин жили в эпоху, когда их «силы необъятные» вызывали восхищение, то Обломов и обстоятельства его жизни вызывают чувство горечи. Выводы в статье однозначны. Гончаров не просто создал характер, а обнаружил тип дворянского героя 1840-х годов: «главное здесь не Обломов, а обломовщина» (388). Иными словами, Добролюбов, будучи революционным демократом, тем не менее увидел ту проблему, которую сам Гончаров считал главнейшей и организующей его роман.

Как проницательный аналитик, выходя за политические рамки своей методологии, Добролюбов видел своеобразие художественного мира Гончарова в том, что писатель «не дает и, по-видимому, не хочет дать никаких выводов». Его даже удивляет, что жизнь, изображаемая Гончаровым, «служит для него не средством к отвлеченной философии, а прямою целью сама по себе» (376). Мастерство художника охватывает «полный образ предмета». «Сильнейшая сторона таланта» Гончарова, которою он «превосходит всех современных писателей», состоит в способности «во всякий данный момент остановить летучее явление жизни, во всей его полноте и свежести» (377). Отличительная сторона мировидения писателя – «спокойствие и полнота поэтического миросозерцания» (378).

Иными словами, Добролюбов справедливо увидел талант Гончарова в том числе и в пластической природе его мастерства, что в науке конца XX века будет определено как одна из ведущих особенностей русского национального стиля – одного из ведущих стилей мировой литературы. Добролюбов – литературный критик и публицист – обладал редким не только среди критиков (непосредственно и, как правило, субъективно-тенденциозно рассматривающих произведение искусства), но и среди историков литературы качеством – освещать своеобразие творческой индивидуальности, особенности мировидения писателя и его таланта, устанавливать роль писателя на фоне общественно-культурного и художественно-эстетического движения истории.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

Александр Сергеевич Пушкин , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Критика / Литературоведение / Документальное