Русское масонство

Все эти мысли Невзоров постоянно повторял на страницах «Друга юношества», и это сделало его журнал одиноким: при малом внимании со стороны общества он зародился и без всякого общественного сочувствия погиб. Но сам Невзоров был убежден, что приносит большую пользу своим изданием. В уведомлении на 1812 год он заявлял, что по-прежнему будет стремиться «с чистым сердцем противостоять нечистотам вкуса, помрачающим наши умы и сердца» и «открывать вредные те изобретения, которые испорченная и истинно языческая наша природа укоренила между нами».

Конечно, единомышленники у Невзорова были, иначе его журнал так долго не просуществовал бы: не раз, видимо, он получал со стороны сочувствующих его проповедям материальную поддержку, а после войны в его журнал направлялись пожертвования в пользу «разоренных от неприятеля». Однако круг таких доброжелателей был невелик, и в апреле 1815 года Невзоров поневоле прекратил журнальную деятельность. Надо еще удивляться, как у него хватало энергии поддерживать издание, несмотря на явный неуспех. Очевидно, нравственной опорой было сознание необходимости бороться с «философией мира сего» во что бы то ни стало. «Отчего не так много на него подписываются? – наивно спрашивал он в январе 1809 года, рассуждая о судьбе «Друга юношества». – Оттого ли, что он не заслужил благоволения публики? Благодарение Богу, сколько мне удалось слышать об нем суждений, я почти ни от кого не слыхал, чтоб его хулили, но еще большею частью называют хорошим. Что ж тому причиною?.. К несчастью, должно сказать, что у нас ныне особливо не очень любят, что в самом деле хорошо, а любят то, что льстит нашим чувствам, приятно и нравится слабостям. Но это уже не моя вина: я хочу быть другом юношества, а недругом или притворным другом никому быть не хочу»[396].

Таким образом, журнальная деятельность Невзорова, несмотря на все его упорство, закончилась полной неудачей[397]. Но если как журналист Невзоров не может привлечь сочувственной памяти потомства, то его «презельная горячесть» к некоторым явлениям общественной жизни вызывает невольное изумление: тут ярко сказалась и его страстная натура, и горячая вера в истинность масонского учения, и способность в сознании своего гражданского долга самоотверженно бороться с неправдой жизни. Это особенно обнаружилось в то время, когда со стороны некоторых представителей официальной церкви начался решительный поход против масонского учения. Понимая, как настоящий масон, всю разницу между «внутренней церковью» и «церковью наружной», Невзоров решительно встал на защиту масонских идей.

Так, в 1816 году настоятель московского Симонова монастыря архимандрит Герасим (Князев) заявил, что он начал получать приносимые в монастырь «новонапечатанные книжки». При этом, по словам архимандрита, «добренькие сыны греко-российской церкви» со слезами выражали изумление, как можно было допускать такие книги. Архимандрит сначала полагал, что вряд ли правительство допустило бы печатать что-нибудь вредное, но когда ему принесли «Мучеников» Шатобриана, «О таинстве креста» (1814), «О нетлении и сожжении всех вещей» (М., 1816), «Победную повесть» и книги, «особливо до каменщиков относящиеся», то он написал в Петербург соответствующее донесение, указывая на необходимость «попещись» и утверждая, что «иначе это зло, чем далее, тем более будет усиливаться». Когда Невзоров узнал об этом и получил список с донесением Герасима, он составил обширное возражение, «ругательное всему духовенству». Это возражение широко распространилось по всей Москве и вызвало большие толки.