Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

Роман «Где лучше?» (1868) продолжает тему пролетаризации крестьянства. Писатель открыл, как полагал Щедрин, ту драму в литературе, «в которой фаталистически вращается существование русского простолюдина» и которая составляет «действительный стимул всех его движений и действий». «Эта драма особенная и называется борьбою за существование», «он первый поставил эту задачу правильным образом… начиная с „Подлиповцев“, все дальнейшие его произведения более и более стремятся сделать эту постановку совершенно ясною и общедоступною. Решетников первый показал, что русская простонародная жизнь дает достаточно материала для романа…»[656] Интересно, что однообразие характеров у Решетникова Щедрин объяснял реальным состоянием народной массы, которая на данном, переходном этапе еще не может выделять резко очерченные индивидуальности.

* * *

Завершая рассмотрение попыток Н. А. Некрасова, В. А. Слепцова, А. И. Левитова и Ф. М. Решетникова воспроизвести (выстроить) в своем творчестве русское мировоззрение, низовое прежде всего, нужно отметить следующее. На наш взгляд, в решении этой задачи мы наблюдаем не только некоторый откат назад в сравнении с теми вершинами, которые были достигнуты в произведениях И. С. Тургенева, И. А. Гончарова, Л. Н. Толстого, но и выбор иного направления поисков. И причина здесь не только в том, что Тургенев, Гончаров или Толстой имеют дело с несравненно более развитыми в интеллектуальном или нравственном отношении персонажами. Это не всегда так. Ведь в известной степени герои «Записок охотника» — те же Бирюк, Касьян или Ермолай — могут быть сравнимы, например, с решетниковским Пилой. Однако сколь же более глубок сопровождающий этих героев авторский анализ, сколь более значимы формулируемые им наблюдения, вопросы или обобщения.

Конечно, в отношении творчества Некрасова мы должны делать и делаем известную поправку на стихотворное изложение, которое далеко не всегда располагает и дает автору возможность для углубленных размышлений или постановки мировоззренческих вопросов. Впрочем, эта художественная форма, как известно, не мешала Пушкину или Лермонтову, и потому этот довод может иметь значение лишь до известной степени. Другое дело, что, поскольку в поэзии Некрасова мы не видим попыток возвыситься до серьезных обобщений, сам по себе этот факт нуждается в объяснении.

Кроме того, как нам представляется, и в творчестве Некрасова, и у рассмотренных нами писателей народнической ориентации уже предчувствуется или даже явно начинает формулироваться революционный способ решения реальной социальной проблемы. И искупление грехов Кудеяра-атамана за убийство помещика, и интенции Гриши Добросклонова, и другие образы в поэзии Некрасова, и симптоматические комментарии, а позднее и к революционному насилию в критических работах и, далее, в знаменитом романе Н. Г. Чернышевского — все это было отходом от становившейся традиционной для русской классики ориентации на внутреннее изменение человека, на поиск того, что Толстой называл «открыванием дверей внутрь», на тургеневское «постепенство» малых дел. Наступали новые времена, а с ними приходили и «новые песни».

III. Русское мировоззрение в экранизациях произведений отечественной классической литературы

Глава 8. Мировоззрение героев романов И. С. Тургенева в их киноинтерпретациях

Нам уже приходилось обращаться к экранизациям прозы И. С. Тургенева в первой книге нашего исследования. Речь тогда шла прежде всего о воплощении на экране «Записок охотника» и их главной коллизии — взаимоопределения мира усадьбы и мира деревни, крестьянского и дворянского миров и миросознаний. Теперь же мы обратимся к экранизациям тургеневских романов, не забывая об упомянутой выше коллизии, но сконцентрировавшись при этом, главным образом, на толковании кинематографистами мировоззрения главных героев этих романов: Дмитрия Рудина, Федора Лаврецкого, Евгения Базарова и других. Нам интересно взглянуть на то, как преломленные в сознании литературных героев воззрения прошлого воспринимаются художниками новой эпохи, XX и XXI веков, что особенно привлекает кинематографистов с точки зрения вызовов современности в образе жизни, мышлении и чувствовании образованного человека, дворянина века XIX.