Русское молчание: изба и камень

«В машине есть и начало темной магии. За современной техникой скрыта та же психология, которая была у черных магов, та же корыстная жажда власти над природными силами с помощью внешних средств… Позитивная наука и техника имеют большую связь с магическими корнями мира, чем это сегодня представляется…» Люди забывают «свое происхождение и свое родство. Техника и есть современная магия», – говорит об этом еще раньше Бердяев в своей книге «Философия неравенства» (1923).

Что на это может сказать большинство нормальных, позитивно настроенных ученых? Писал об этом не только Бердяев, об этом говорят и сегодня (из наших современников – недавно умерший Евгений Головин).

Но, в сущности, на подобные аналогии никто всерьез не обращал и не обращает внимания: мы получаем власть над пространством и временем, над народами и государствами, все остальное – от лукавого. Каковы же корни и последствия этого процесса в эпоху безграничной веры в науку, интересовало лишь очень немногих. Конечно, Первая мировая война несколько охладила слишком горячие головы, но, так или иначе, Европа полностью, с помощью «новейшей магии», подчиняет себе почти всю ойкумену – весь «дремлющий» Восток – от Индии до Африки, от Китая до Океании.

Не за горами создание ядерного оружия и знаменитый первый взрыв в пустыне штата Нью-Мексико, о последствиях которого не мог с точностью ничего сказать никто (существовали реальные опасения, что цепная реакция может не ограничиться исключительно ядерным зарядом, а породить взрывную волну, которая способна уничтожить все живое).

«Причем тут совесть?! В конце концов, это и есть настоящая физика!» – как рассказывают, воскликнул один из создателей атомной бомбы Энрико Ферми после первого взрыва (по другой версии – после бомбардировки Хиросимы), когда у некоторых создателей ядерного оружия возникли сомнения в «позитивном» характере их деятельности. Собственно, именно так, как и Ферми, наука отвечала на все сомнительные вопросы на протяжении нескольких столетий: мы получаем власть над пространством и временем, а значит, и над миром, а все остальное – лишь эмоции.

Со второй половины XX века из деятельности самоотверженных одиночек, открывающих новые горизонты, научное знание превращается в коллективное творчество, а наука как таковая становится похожей на не слишком разборчивую куртизанку, обслуживающую тех, кто больше заплатит. А самое прибыльное дело в этом мире – как все знают, вооружения и война…

Имеет ли это нечто общее с фаустовской (в высшем смысле) традицией?

Поверхностные параллели между физиками и фаустами 1960-х связаны исключительно с наивной верой во всесилие научного знания, которая к концу XX века полностью исчезнет. Если нет сопряжения «научного» с «метафизическим», если нет проблемы познания не в позитивистском, а в более глубоком смысле, если нет осознания проблемы Зла, которое может порождать «новейшая магия», а Зло будет творить еще большее Зло, о каком «фаустовском» духе может идти речь? И одновременно, согласно диалектике Мефистофеля, невольно творить добро в падшем мире… И здесь «зло» может обернуться «добром». Ядерное оружие – несомненное «зло» – становится сдерживающей силой, спасающей человеческий род от новых войн и самоуничтожения…

Конечно, в XX веке, кроме физиков, вроде Ферми, существовали совсем другие люди, занимавшиеся созданием новой картины мира – Вольфган Паули, Нильс Бор, Вернер Гейзенберг, Дэвид Бом и др., которых очень беспокоила происходящая в мире научная и антропологическая революция… Можно вспомнить и о Николя Тесле, не столько теоретике, сколько изобретателе, ныне необыкновенно популярной и загадочной личности, которую именовали не иначе как «черным магом», и чья смерть по сей день овеяна легендами.

Но речь идет не только об этом. Природа – всегда языческая стихия, и проникая в ее тайны, ученые мужи вольно или невольно вызывают на свет божий ее духов и демонов. Ее неведомые разрушительные силы, как Франкенштейн или Голем, на наших глазах выходят из-под контроля своих создателей и становятся уже не управляемы, стихийны, «демоничны». Невинные эксперименты могут породить то, что не может присниться и в страшном сне.

VI. Последний Фауст

– Я понял, этого быть не должно.

– Чего, Адриан, не должно быть?

– Благого и благородного, – отвечал он, – того, что зовется человеческим… и о чем, ликуя, возвещали лучшие умы, этого быть не должно. Оно будет отнято. Я его отниму.

Томас Манн. Доктор Фаустус.

В каком облике предстает доктор Фауст в XX веке?