Русское общество и наука при Петре Великом

Знакомство с западноевропейским миром, разумеется, не могло делать всех попадавших за границу русских людей учеными специалистами, но оно, по крайней мере, возбуждало в русском обществе интерес к науке и уважение к ней. Реформа Петра выбросила за границу множество русской молодежи ради обязательного чисто практического обучения. В 1697 году были отправлены по распоряжению Петра в Италию, Англию и Голландию 67 стольников, молодых людей, из тогдашней придворной знати для обучения навигацкой науке; при каждом из них для такого же обучения отправлялось по одному солдату из простых служилых людей, которых эти знатные стольники должны были обучить там на свой счет. Вскоре после этой партии навигаторов за границу выехало многолюдное великое посольство в составе нескольких сот человек, в котором и сам Петр в окружении близкой к нему молодежи, «волонтеров», добровольно пожелавших учиться кораблестроению, принял участие под именем Петра Михайлова. И впоследствии целыми партиями высылались русские молодые люди за границу для изучения навигации, медицины, юриспруденции, иностранных языков и разных наук. Во второй половине Северной войны несколько частей русской армии действуют на германской территории. Можно без преувеличения сказать, что не было ни одной сколько-нибудь знатной фамилии в русском обществе, хоть один из членов которой не побывал бы тогда за границей и не повидал бы западноевропейских порядков. Западная Европа не осталась без воздействия на хлынувшую в нее русскую молодежь. Сохранились памятники, позволяющие судить о тех настроениях, которые переживались попадавшими тогда на Запад, по большей части, невольными русскими путешественниками, и о тех впечатлениях, которые были ими испытаны. Это записки и дневники, оставшиеся от некоторых из них; по ним и можно судить о переживаниях их авторов. Поражала прежде всего внешность, вид европейских городов, каменные дома, столь непривычные для русского глаза, привыкшего к деревянным постройкам, величественные общественные здания. Первые мимолетные впечатления сменялись при более продолжительном знакомстве с Западом дальнейшими более пристальными наблюдениями; внимание привлекали к себе черты западноевропейского быта, отличные от домашних: чистота, порядок и благоустройство в городах, вежливость и обходительность жителей; затем разные «плезиры» западноевропейской жизни, неведомые на родине: для простых навигаторов – театральные зрелища, кофейные дома и австерии, для нашего дипломатического персонала, кроме того, еще «ассамблеи» и «фестины» в тех аристократических домах, куда им случалось попадать. Конечно, весьма многие и, может быть, большинство кроме этих внешних сторон западноевропейской жизни и, в особенности, удовольствий и развлечений, до которых они оказались очень падки, ничего другого и не заметили и вернулись домой, мало что усвоив и приобретя кроме, может быть, иностранных слов и привычки к западноевропейскому платью. Но некоторые были наблюдательнее, вникали в новую обстановку шире и глубже, интересовались общественным укладом, нравами, положением женщины, политическим порядком. Среди этих явлений от зоркого и наблюдательного русского глаза не могло ускользнуть то положение, какое в западноевропейской жизни занимала наука, значение, какое ей придавали, средства, которые на нее жертвовали. Университеты, академии, музеи, ученые общества, все это начинает входить в круг внимания и возбуждать интерес. Неизвестный, знатный путешественник, выехавший за границу во время пребывания там великого посольства, оставил после себя записную книжку, из которой видно, какие учреждения он за границей посещал и чем интересовался. Естественно-исторические музеи привлекали, как будто, его особенное внимание. Он также, может быть, даже вместе с царем побывал в анатомическом кабинете доктора Рюйша и, как гласит запись в книжке: «Видел у доктора анатомии кости, жилы, мозг человеческий, телеса младенческие, и как зачинается во чреве и родится… видел пятьдесят телес младенческих в спиртусах от многих лет нетленны» и т. д. Посетив заседание какого-то ученого общества, он записывает, что «был, где собираются дважды на неделе ученые люди и диспутуют промежду собою о разных вещах богословских и философских» [17] . Князь Борис Иванович Куракин, видный дипломат эпохи Петра и писатель, при проезде через Кенигсберг, описывая город, отмечает: «Академия велика, бывает студентов человек 1000». Видимо, университеты его особенно интересуют, и он, приводя сведения о городе Галле (Halle), сравнивает его университет с Лейпцигским. «Галле – город не меньше Лейпцига, только строением хуже, короля прусского, в котором Академия наук. Сказывают, будто ныне лучше Лейпцига стала, только, как я могу видеть, сподеваюся, не так, для того, что студентов и половины нет пред Лейпцигом». Начав рассуждать о преимуществах Лейпцигского университета перед Галльским и оспаривая противоположное мнение, Куракин заканчивает это рассуждение восклицанием: «А наилучшие академии в Праге, и наук всех больше и справедливее!» Значит, он думал о высшей школе, интересовался ею, справлялся и сравнивал. Курбатов, дворецкий боярина Б. П. Шереметева, побывавший с своим боярином за границей, по возвращении домой выдвинувшийся известным проектом введения гербовой бумаги, пожалованный за этот проект в дьяки Оружейной палаты, позже обер-инспектор Ратуши и, наконец, архангельский вице-губернатор, интересуется статистикой университетов в Европе и приводит неизвестно откуда почерпнутые следующие их цифры: «В иностранных христианских государствах не точию школы многие содержатся, но и академии, а именно о академиях пишут: в Гишпании – 17, в Италии – 13, во Франции – 9, в Германии вышней – 29, в Германии нижней – 3». Этот интерес к науке стал тогда же при Петре давать результаты. В 1697 году в Венецию в числе прочих навигаторов был послан стольник кн. Дмитрий Михайлович Голицын, будущий верховник. По возвращении он занимал виднейшие посты на государственной службе. Это был магнат, проникнутый глубоким уважением к науке и старавшийся о ее распространении в России. Будучи киевским генерал-губернатором, он оказывал большое внимание Киевской академии, приглашая к себе ее студентов, и заказывал им переводы иностранных сочинений. Он собрал у себя в подмосковной вотчине селе Архангельском огромную по тому времени библиотеку, в которой считалось до 6000 томов и в которой находилось немало русских рукописей исторического и литературного содержания: летописей, хронографов, сборников и т. д., а также в подлинниках и переводах были представлены произведения западноевропейских мыслителей: Макиавелли, Гроция, Локка, Пуффендорфа, Томазия и др.