Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

Так что при всех пертурбациях «эпохи дворцовых переворотов» самодержавие в главном оставалось неизменным. Свергать монархов стало легко. Сакральный ореол вокруг коронованных персон в народной среде отчасти поблек — во-первых, в силу принадлежности большинства из них к «слабому полу», во-вторых, из-за активно обсуждавшихся слухов насчёт их «блудного» образа жизни. «…Государыня такой же человек, как и я, только-де тем преимущество имеет, что царствует…», — говорил сержант Алексей Ярославцев про Елизавету Петровну. А крестьянин Григорий Карпов про Анну Ивановну и вовсе выразился непристойно: «Растакая она мать, какая она земной Бог, сука, баба…». Про интимную жизнь Екатерины II по рукам ходили скабрезные вирши. На просторах империи регулярно появлялись самозваные Петры II, Петры III и дети Петра I. Но — парадокс! — пределы царской власти нимало не уменьшились. Не поколеблены были и основы народного монархизма: самый мощный бунт русского XVIII века — Пугачёвщина — не имел и тени антимонархических настроений, будучи ещё одной вариацией самозванчества.

Не только не появилось никаких формальных ограничений самодержавия, но и продолжился рост официальной сакрализации монархов, который явлен, например, в таком почти анекдотическом эпизоде: «…при регентстве Анны Леопольдовны церковными празднествами были день рождения и тезоименитство герцога Антона-Ульриха, супруга правительницы, который был протестантом. Следует иметь в виду, что у протестантов отсутствует почитание святых и, следовательно, отсутствуют тезоименитства, поэтому для герцога Антона-Ульриха, когда он стал отцом императора, пришлось специально найти православного патрона — св. Антония Римлянина. Вместе с тем, когда Антон-Ульрих умер в ссылке в Холмогорах, ему в соответствии с православными правилами было отказано в церковном погребении… Сопоставляя эти два факта, мы видим, что православная церковь, подавленная императорским культом, вынуждена была торжественно отмечать дни рождения и тезоименитства человека, который по православным канонам являлся еретиком»[428].

Но более всего неограниченность русской власти сказывалась в тех расправах, которые чинили над подданными даже лично добродушные или просвещённые правители.

Екатерина I за резкую выходку вице-президента Синода архиепископа Новгородского Феодосия Яновского обрекла его на заточение в сырой и тесной монастырской келье, где он вскоре и скончался. При Елизавете за пьяные разговоры чету Лопухиных и их приятельниц с вырезанными языками и битых кнутом сослали в Сибирь. По повелению Екатерины II митрополита Ростовского и Ярославского Арсения Мацеевича, протестовавшего против секуляризации монастырских земель, лишили сана, расстригли из монашества и упрятали сначала в монастырь, а потом в Ревельскую крепость. Печальные судьбы А. Н. Радищева и Н. И. Новикова хорошо известны: если над первым состоялся хотя и фиктивный, но суд, то второй отправился на 15 лет в Шлиссельбург по именному указу императрицы с загадочной формулировкой: «по силе законов».

Каково же было, когда трон доставался государям и государыням с суровым нравом! По словам М. М. Щербатова, «[п]равление императрицы Анны [Ивановны] было строго, а иногда и тираническое… она не щадила крови своих подданных и смертную мучител[ь]ную казнь без содрагания подписывала…». Повеяло прямо-таки опричным духом — таких гонений против знати при Романовых никогда ещё не было. Дело Долгоруковых — казнено четверо, троим вырезали языки и вырвали ноздри, так или иначе пострадало около 50 человек, среди них фельдмаршал В. В. Долгоруков, проведший в заключении «под крепким караулом» из 11 солдат десять лет. Дело Волынского — казнено трое, двоих «нещадно били кнутом» и одному вырезали язык. (Любопытно, что Волынского среди прочего обвиняли в том, что он в частных разговорах называл Ивана Грозного «тираном»). В шлиссельбургском каземате окончил свои дни лидер «верховников» князь Д. М. Голицын. Его брат — фельдмаршал М. М. Голицын, скорее всего, погиб в результате искусно устроенного покушения. За годы аннинского царствования «около четверти (22 %) руководителей учреждений и 13 % губернаторов… были репрессированы»[429]. О жертвах павловского произвола мы поговорим отдельно.