Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

Сторгуется, не жалея цены, совершит запись, зазовёт к себе для получения денег, вручит всё сполна и угостит на славу: а вечерком, как сытый и пьяный гость с казной отправится домой, нарочно поставленные молодцы дорогой его ухлопают, деньги же назад барину, который награждал за это щедро. Противиться ему или вывести наружу самоуправство никто не смел: в городских судах на него не было управы, доходило до сената, и там тоже куплена была сильная протекция».

Случалось, разбойничали и чиновники. В 1745 г. сызранский воевода И. С. Ртищев вместе с канцеляристом Танским, возвращаясь с попойки из гостей, избили и ограбили канцеляриста той же сызранской воеводской канцелярии Бобошина, вёзшего в ревизион-коллегию для счёта приходные и расходные книги. Кроме того, Ртищев давал на воеводском дворе «пристанище заведомым ворам и разбойникам»[453]. В том же году офицер-сыщик (т. е. специально посланный для борьбы с преступностью!) Рунг вместе с управителем вотчины княгини Долгоруковой принял деятельное участие в грабеже «на 1651 рубль» дома костромского купца Ковылина[454].

Государевы слуги

Серьёзных реформ государственного управления до царствования Екатерины II в империи не производилось. Анна Ивановна последовательно ослабляла значение Сената, видимо, опасаясь возможности возникновения там дворянской оппозиции, и сосредоточила принятие главных решений в крайне узком по составу Кабинета министров. Елизавета Кабинет упразднила и восстановила права Сената, но создала свою канцелярию — Кабинет её императорского величества, через который фактически и управляла страной. Позднее, во время Семилетней войны, появилась Конференция при высочайшем дворе — «совещательный орган для принятия оперативных решений в военное время»[455]. Как и в петровскую эпоху, «чрезвычайным и универсальным инструментом управления» оставалась гвардия[456].

Правили ли Россией немцы? Распространённое в XIX–XX вв. представление о господстве в России при Анне Ивановне и Иване Антоновиче / Анне Леопольдовне «немецкой партии» сегодня, после работ Е. В. Анисимова и И. В. Курукина, воспринимается как миф. Разумеется, «немецкая партия» была лишь орудием самодержавия, а не наоборот. Следует согласиться с И. В. Курукиным в том, что «бироновщина» «означала не столько установление „немецкого господства“, сколько создание лояльной управленческой структуры… Бирон и другие деятели той поры… „достраивали“… петровскую машину управления…»[457].

Но в то же время считать немецкий фактор вовсе несуществующим значило бы отрицать очевидные факты: людям XVIII в. он явно казался важным, об этом говорят многие источники. «Россия [в период 1730–1740 гг.] была в руках Немцов, Курляндцов и Лифляндцов… невероятное множество было несчастных жертв, казнённых, истязанных и в заточение разосланных по зверским видам Немцов…», — выражал широко распространённый взгляд в записке 1801 г. на имя Александра I А. Р. Воронцов.