Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

По итогам ревизии Сперанского число обвиняемых в окончательном итоге составило 680 человек, из них 174 приходилось на долю чиновников, 256 — на начальников из инородцев и 250 — на купцов, разночинцев, казацких начальников и простых казаков. В общей сложности виновных во взяточничестве и других злоупотреблениях обязали вернуть почти 3 млн рублей серебром (с одного Лоскутова причиталось 129 тысяч!). А ведь Михаил Михайлович привлёк к суду меньшую часть виновных, в чём признавался в одном из частных писем: «…кроме самых решительных и вопиющих случаев, удерживаюсь я обвиняемых отдавать под суд, ограничиваясь их удалением, да и то тогда только, когда есть возможность их заменить. Но возможность сия редка, ибо здесь вопрос не в выборе людей честных или способных, но в положительном и совершенном недостатке даже и посредственных, даже и людей неспособных». Сперанский трезво понимал, что коренных изменений в сибирской жизни при таких условиях провести невозможно, «ибо порядок управления… остаётся тот же, исправлять я его не могу; люди остаются те же, переменить их некем… Людей, отрешённых в одном уезде или в одной губернии, я принуждён употреблять в другой, дабы вовсе не остановить течения дел».

В Казани в 1801 г. прогремело дело о регулярном применении местной полицией пыток с разрешения губернского начальства. Военный и гражданский губернатор были отрешены от должностей. Чуть больше года управлял Казанской губернией Н. И. Кацарев и оказался обвинён во множестве злоупотреблений, подвергся аресту и суду, запретившим ему дальнейшую службу. Позднее ещё три казанских губернатора были уволены с отдачей под суд: Ф. П. Гурьев «по подозрению во взятке», И. А. Толстой (дед Льва Николаевича) «за злоупотребление властью», П. А. Нилов «за превышение власти». В ходе ревизии 1819–1820 гг. под судом оказались 822 должностных лица, «практически все губернские учреждения были „обезглавлены“»[552]. Среди прочего в отчёте ревизоров отмечалось: «Вообще в Казанской губернии не было почти ведомства, от коего казённые крестьяне более или менее не притеснялись, не было случая общественного или частного, по крайней мере из обнаруженных следствиями, в которых бы действия тех ведомств не обращали тех же казённых крестьян в предмет своего корыстолюбия». (Жизнь государственных крестьян была несладкой по всей России: «Волость, деревня сделались арендой для чиновников; они берут за всё: за подати, за рекрут, за провождение колодников, за высылку к суду, даже за свой приезд. Нет ни одного поселянина, который бы не платил вдвое, втрое положенного, и нет почти ни одного, который бы от частых поборов ведал, сколько с него взимается», — писал сенатор П. И. Сумароков. Н. И. Кутузов полагал, что государственные крестьяне находятся даже в худшем состоянии «противу помещичьих, ибо, начиная от первого областного чиновника до последнего писаря земского суда, каждый может делать (и делает) разные притеснения и поборы».)

А. Н. Бикташева, автор новейшего исследования о казанском губернаторстве, полагает, что частая смена правителей была во многом связана с оппозицией «чужакам» местного дворянства, желавшего видеть «во главе губернии своего ставленника, а не коронного назначенца»[553] и комплектовать управленческий аппарат главным образом из казанских уроженцев. А верховная власть, демонстрируя «доверие к обществу», шла им навстречу. Но беда в том, что туземные дворяне лихоимствовали не меньше «варягов» — большинство злоупотреблений обнаруживалось по ведомству земских судов, где должности были выборными[554].

Низкий уровень выборных чиновников отмечают многие источники. Как уже говорилось в предыдущей главе, служба по выборам была обременительной, недоходной и непрестижной, поэтому «люди, сознающие своё достоинство», от неё уклонялись[555]. «Кто захочет оставить дом, жену и детей, чтобы переселиться в город за 300–600 руб. в год жалованья? Кто с добрым воспитанием и имуществом решится сносить грубости и презрение от расплодившегося начальства? Люди с именитостью, дарованием, честностью начали мало-помалу уклоняться от служения» (П. И. Сумаровков). Выборные должности, как правило, занимали «дворяне, ищущие не пользы общей, а лишь удовлетворения своих личных, корыстолюбивых видов», те, «которые готовы были переносить все неприятности и унижения, угождать лицам, имевшим голос, связи и богатство; те, которые готовы были на все несправедливости, лишь бы нажиться от промышленников, поселян, купцов, беглых и воров» (М. Н. Муравьёв).