Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

Но когда ему было нужно, он умел привлекать сердца. Даже маркиз де Кюстин на первых порах был им восхищён. Его чарам поддались Пушкин и Вяземский. Трезвый и умный Д. А. Милютин на старости лет вспоминал: «Правда, он был крутого нрава, очень вспыльчив и в порывах гнева несдержан. Поэтому он внушал страх самым приближённым лицам; его боялись даже члены семейства. Но порывы его искупались рыцарским великодушием, прямотой, высоким благородством. Он имел особенную способность внушать привязанность к себе, и когда бывал в хорошем расположении духа, обворожал своей любезностью». В торжествующей силе есть своё обаяние, свой магнетизм, особенно если она одерживает победы, а до конца 1830-х гг. Николаю во всём сопутствовал успех. Тот же Чичерин, его ненавидевший, признавал: «Внешнее впечатление он производил громадное. В нём было что-то величавое и даже обаятельное. Он чувствовал себя безграничным владыкою многих миллионов людей, избранным богом главою великого народа, имеющего высокое призвание на земле. Он знал, что единое его слово, единое мановение может двигать массы; он знал, что по прихоти своей воли он может каждого из этих многих миллионов возвеличить перед всеми или повергнуть в ничто. Это гордое чувство силы и власти отражалось на всём его существе. Самая его высокая и красивая фигура носила на себе печать величия. Он и говорить умел как монарх. Действие на приближающихся к нему часто бывало неотразимое. Всякий чувствовал, что он видит перед собою царя, предводителя народов».

Что уж говорить о натурах попроще, как правило, склонных к подчинению сильнейшим! Практически всенародное обожание — не только в переносном, но и в прямом смысле слова — Николая Павловича (за исключением отдельных лиц и отдельных кружков) с конца 1820-х гг. — факт несомненный. Московский почт-директор А. Я. Булгаков в письмах брату 1831–1833 гг. захлёбывается от восторга: «Государь в Москве!.. Видел русского ангела, кланялся ему, а он мне… в маленькой голубенькой колясочке сидел наш бог земной… Всё хорошо; только воля твоя, зачем на монетах нет изображения государева? Право, нехорошо!.. Представь себе теперь жителя Алеутских, Курильских островов, сибиряка, самоеда, у коего отнята навек отрада увидеть государя своего… Ежели бы я был Канкрин…, я бы умолял государя на коленях выбивать монету с царским изображением… Тогда бы стали драться за деньги… Велик наш государь!.. Есть ли день без какой-нибудь прекрасной черты?»

В 1834 г. во время путешествия по России император выпал из коляски и сломал руку. «По этому случаю, — пишет Л. М. Жемчужников, — „Незабвенный“ слёг в постель в городе Чембар [Пензенской губернии] и, когда начал выздоравливать, от скуки тешился прыжками своего пуделя из окна на улицу и обратно. Вспомнив о чудесном спасении императора, верноподданное Чембарское дворянство в собрании своём торжественно постановило: увековечить дом, где жил император, обратив его в церковь [Рождества Пресвятой Богородицы]. Из спальни его сделали алтарь; в церкви поместили икону Николая Чудотворца, при которой в золотой лампаде должен гореть неугасимый огонь; на месте кровати, где покоился император, воздвигнуть престол. Что же касается окна, через которое любимый императором пудель забавлял больного, благоговейно сохранить его без изменений… Так и было сделано; свидетельствую о том, как бывший с 1866 по 1869 год предводитель этого уезда».