Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

В 1847 г. получила широкую огласку история с генералом А. Л. Тришатным. «…Огромные суммы своровали начальники (генералы и полковники) резервного корпуса, — записал в дневнике Никитенко. — Они должны были препроводить к князю Воронцову семнадцать тысяч рекрут и препроводили их без одежды и хлеба, нагих и голодных, так что только меньшая часть их пришла на место назначения — остальные перемёрли. Генерал Тришатный, главный начальник корпуса и этих дел, был послан исследовать их и донёс, что всё обстоит благополучно, что рекруты благоденствуют (вероятно, на небесах, куда они отправились по его милости). Послали другого следователя. Оказалось, что Тришатный своровал. Своровали и подчинённые ему генералы и полковники — и все они воровали с тех самых пор, как получили по своему положению возможность воровать». Тришатный был предан военному суду, разжалован из генерал-лейтенанта в рядовые, лишён орденов и знаков отличия, дворянского достоинства. Но император решил «в уважение прежней отличной службы» возвратить ему дворянство «с дозволением жить в семействе где пожелает и с определением ему инвалидного содержания за полученные раны по прежнему его чину».

Наконец, самое резонансное коррупционное дело николаевской эпохи. В 1853 г. стало известно, что недавно почивший «директор канцелярии Комитета о раненых, камергер двора и тайный советник А. Г. Политковский украл 1 004 901 р. 63 к. Надо заметить, что, проводя эту „операцию“ в течение почти 20 лет, он не подвергался никаким ревизиям. На протяжении многих лет Политковский жил на чрезвычайно широкую ногу, на его кутежах присутствовал „весь Петербург“, в том числе и управляющий III отделением Л. В. Дубельт. В результате все члены Комитета о раненых были преданы суду»[588]. Под сильным подозрением оказался П. Н. Ушаков, личный доверенный генерал-адъютант императора. Комендант Петропавловской крепости К. Е. Мандерштерн считался под арестом. По слухам, Николай Павлович вскричал в отчаянии: «Конечно, Рылеев с братиею не сделали бы этого!» Есть свидетельства современников, что Политковский, кроме того, держал подпольный игорный салон, где «без милосердия стригли зазванных баранов с золотым руном, угощая их прохладительными яствами и питиями на роме, коньяке и тому подобных крепких напитках, а на заре выпускали их налегке, обстриженных и голых как сокол…». К салону этому якобы был причастен и Дубельт.

Имеется много сведений о мздоимстве и лихоимстве чиновников среднего и низшего звена в центральных ведомствах. По воспоминаниям И. Бочарова, в Сенате каждое дело имело свою цену. «Ваше дело о двух тысячах десятин, — сказал ему некий обер-секретарь, — стоит у меня пять тысяч. Пожалуйста. Я доложу дело, выиграете — поздравляю Вас, не выиграете — получите от меня Ваши деньги назад». В Министерстве юстиции, по словам служившего там В. В. Берви-Флеровского, существовала касса, «куда поступают все взятки, выплачиваемые разными людьми. Они распределяются между служащими, смотря по чину и занимаемой должности».

Что уж говорить о провинциальной администрации! Отчёты III отделения за 1836 и 1838 гг. содержат убийственные факты о коррупции в канцелярии наместника Царства Польского И. Ф. Паскевича (сам наместник ни в чём не обвинялся): один чиновник обложил данью всех богатых домохозяев за освобождение от постоя; другие вымогают деньги, возводя вымышленные политические обвинения на помещиков; третий «взял на откуп все кабаки в Варшаве» и т. д. Судя по всему, никаких мер по прекращению этих безобразий не последовало.

«Полнейший произвол царил в период 15-летнего управления Правобережной Украиной генерал-губернатора Д. Г. Бибикова. Достаточно сказать, что наиболее близкий ему человек, чиновник особых поручений, а впоследствии правитель канцелярии Н.[Э.] Писарев, брал колоссальные взятки — до 10 тыс. руб., облагая ежегодной данью губернаторов; те же, кто пытался не подчиниться, не утверждались им в должности. Так, в течение нескольких лет не утверждался в должности управляющий Подольской губернией генерал-майор А. А. Радищев, сын знаменитого А. Н. Радищева, отказавшийся платить дань Писареву… В фонде III отделения имеется специальное дело „О лихоимстве состоящего чиновником для особых поручений при киевском генерал-губернаторе Писарева“, из которого видно, что в 1840 г. тот получил от польских дворян, замешанных в деле Канарского, 46 тыс. руб., а в 1847 г. от волынских помещиков в связи с введением инвентарей — 35 тыс. руб. <…> Всё это было известно Николаю I, но никаких мер не принималось, более того, Писареву „высочайше“ было пожаловано в середине 40-х годов придворное звание камергера…»[589]. В 1848 г. он был назначен олонецким губернатором, а в 1851-м — тихо уволен со службы и удалился в имение писать мемуары.