Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

Замечательно, что на следующих выборах Кошелёва забаллотировали двумя третями голосов: «Съехались… чуть-чуть не все дворяне, имевшие право голоса. Приехали даже такие дворяне, которые, хотя не могли действовать шаром, но тем усерднее всюду рассказывали о моих недворянских стремлениях и действиях. Губернский предводитель Н. Н. Реткин громко и везде осуждал мои действия. „Не таким, — говорил он, — должен быть предводитель дворянства: если я увижу, что мой брат дворянин зарезал человека, то и тут пойду под присягу, что ничего о том не знаю“… Выбрали в предводители старика Штурма, который во всё трёхлетие ничего не делал. При нём случилось, между прочим, следующее. Поселился в с. Смыкове молодой помещик С., страстный охотник до женского пола и особенно до свеженьких девушек. Он иначе не позволял свадьбы, как по личном фактическом испытании достоинств невесты. Родители одной девушки не согласились на это условие. Он приказал привести к себе и девушку, и её родителей; приковал последних к стене и при них изнасильничал их дочь. Об этом много говорили в уезде, но предводитель не вышел из своего олимпийского спокойствия; и дело сошло с рук преблагополучно».

Таким образом, пресечение барских беззаконий в значительной степени зависело от позиции дворянских предводителей — а таких, как Кошелёв, было меньшинство. Попавшихся извергов карали (к 1 января 1854 г., по данным МВД, в опеке находилось 193 имения, а некоторых ссылали в Сибирь), но многие ли попадались? МВД в 1848 г. сообщает, что смоленские крестьяне за свои жалобы «ближайшему начальству… подвергались… полицейскому наказанию, а о жалобах их губернатор поставлял секретно на вид местным предводителям дворянства».

И проблема ведь не только в отдельных эксцессах, а в самой системе, где одни люди являлись собственностью других, и телесные наказания, не доходившие до смертоубийства, были узаконенной повседневной нормой. По подсчётам американского историка Стивена Хока, в одном тамбовском имении князей Гагариных «в течение двух сельскохозяйственных лет — с сентября 1826 г. по август 1828 г. включительно — порке подверглось по крайней мере 79 % взрослого мужского населения, причём 24 % — более одного раза», что сопоставимо с количеством порок на плантациях американского Юга[595].

К розгам прибегали даже вполне гуманные помещики. Так, А. И. Дельвиг вспоминает о сборе недоимок в нижегородском имении своего тестя Н. В. Левашова: «Старшины приносили оброчные деньги, которые могли собрать с крестьян… и приводили с собою тех недоимщиков, которые мало или ничего не уплатили… Тех и других, по приказанию бурмистра, бывшие при конторе рассыльные из крестьян секли розгами и весьма сильно, особенно последних, которые часто во время наказания, чтобы избавиться от дальнейшего сечения, вынимали из сапога немного денег, и когда их снова принимались сечь, уплачивали ещё несколько рублей, ими запрятанных в одежде. Вопли подвергавшихся сечению доходили часто и до господского дома, стоявшего недалеко от конторы, в которой происходили экзекуции. Эти еженедельные сечения мне крепко не нравились. Не могли они нравиться и тестю моему, человеку чрезвычайно доброму и жившему многие годы в обществе декабристов, а потом Чаадаева и других лиц, отличавшихся хорошим образованием. Но деньги были крайне нужны, недостаток в них был тем невыносимее, что все считали тестя моего богатым человеком, как он и сам считал себя, других же средств к более исправному получению оброка он не видал и потому свыкся с этим еженедельным сечением». П. А. Кропоткин, рассказывая о том, как его отец велел дать сто розог дворовому человеку за разбитые тарелки, добавляет: «А между тем отец мой был не из жестоких помещиков. Наоборот, слуги даже и мужики считали его хорошим барином». Земский деятель В. М. Хижняков, вспоминая, какое тягостное впечатление на него, ребёнка, производили еженедельные (субботние) порки крепостных в имении его родственников, отмечает: «Они [дядя и тётя] были добрые люди, и я не помню, чтобы в обращении с прислугой и рабочими они прибегали к физическим воздействиям. Но они признавали необходимость и спасительность розги».