Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

Таким образом, за фасадом незыблемости самодержавия при Александре III скрывалось причудливое сплетение произвола как самого царя, так и самых разных «сильных персон». Ламздорф записал в дневнике 1892 г.: «Надо отдать справедливость нашему монарху. Он совершенный анархист, хотя и отстаивает страстно и упорно свои права самодержца. Это так называемое консервативное и властное царствование подорвало весь престиж власти и поколебало всякую дисциплину… зачем… говорить с нашим нынешним монархом о праве и законе? Он не злой, но он опьянён властью и слишком ограничен, чтобы судить о вещах по существу; он не может признать, что есть пределы произволу. Говорят, что генерал [П. С.] Ванновский часто его сравнивает с Петром Великим: „Это Пётр со своей дубинкой, — говорит военный министр“. — Нет, это одна дубина, без великого Петра, чтобы быть точным». Половцов приводит в дневнике 1888 г. жалобы Победоносцева на своего венценосного ученика: «Нельзя… только приказывать то, что нравится», а в 1891-м сам печально замечает: «…всё дрожит пред словами: „Государю угодно“, не разбирая пробуждений, вреда велений, исходящих по большей части от случайных причин». «Администрации дается воля небывалая», — сетует Киреев в 1893 г.

Среди прочего властный произвол выразился во всплеске насилия, причём насилия самого примитивного — сечения. Последнее открыто проповедовалось Мещерским со страниц «Гражданина»: «Прекрати сечь, исчезла власть. Как нужна соль русскому человеку, как нужен чёрный хлеб русскому мужику — так ему нужны розги. И если без соли пропадёт человек, так без розог пропадёт народ… Человеколюбие требует розог». В том же духе Владимир Петрович высказывался и в конфиденциальных посланиях монарху, который, видимо, был склонен с ним соглашаться. Во всяком случае, об этом свидетельствует Карийская трагедия 1889 г., когда в одной из каторжных тюрем на р. Кара произошло массовое самоотравление политзаключённых в знак протеста наказания розгами одной из них — Н. К. Сигиды, попытавшейся дать пощёчину жестокому коменданту. Умерло шесть человек, в том числе и сама Сигида. По сведениям, приведённым в дневнике Феоктистова, со слов министра внутренних дел Дурново, распоряжение о порке исходило от самого Александра III. Более того, Дурново пытался возражать царю, доказывая, «что преступница получила некоторое образование и что, вероятно, продолжительное заточение подействовало на её нервную систему», предлагал уменьшить наказание. Но император был непреклонен: «Дать ей сто розог».

Благоволение государя к скорым телесным расправам, разумеется, вдохновляло на них и государевых управленцев разного уровня. В 1885 г. Комитет министров одобрил ходатайство Д. Толстого о предоставлении губернаторам права массовой порки крестьян в случае каких-либо «чрезвычайных обстоятельств». Правом этим хозяева губерний пользовались весьма широко. Имена некоторых «героев» известны — А. К. Анастасьев (черниговский), Н. М. Баранов (нижегородский), П. В. Неклюдов (орловский), А. А. Татищев (пензенский), Е. О. Янковский (полтавский). Иные в своём усердии уж слишком перегибали палку — так, крупный скандал случился с Неклюдовым, о чём стоит рассказать поподробнее.

Между помещиком Пущиным и крестьянами деревни Оболешево вышел конфликт: последние отказались задаром строить плотину для мельницы первого. Неклюдов принял сторону своего приятеля и устроил непокорным оболешевцам показательную экзекуцию.

Вот как повествует об этом журнал Комитета министров: «7 августа [1892 г.] губернатор направился лично в Оболешево и, заехав в имение к Пущину, рассматривал списки женщин, подлежащих аресту, и крестьян, оказавших сопротивление земскому начальнику и полиции; при этом, пользуясь главным образом указаниями Пущина, он отметил против имён крестьян число предназначенных им ударов. Прибыв после завтрака у Пущина к деревне Оболешево, губернатор нашёл крестьян, оцепленных солдатами; при его появлении все они бросились на колени и стали умолять о пощаде. Не обращая внимания на эти просьбы и не предложив крестьянам добровольно подчиниться требованиям начальства, губернатор вызвал 14 человек по составленному в доме Пущина списку и приказал 4-х арестовать, а остальных наказать розгами, что и было исполнено в его присутствии, несмотря на предостережения присутствовавшего при экзекуции врача. (В числе наказанных пятеро вовсе не участвовали в неповиновении начальству… так как в это время находились под арестом по распоряжению земского начальника.) По окончании наказания губернатор велел арестовать женщин на три дня и при себе построить плотину, а затем, указав крестьянам на свою давнишнюю дружбу с Пущиным, объявил, что в случае нового ослушания наказание будет вдвое строже. А на другой день по приказанию действительного статского советника Неклюдова был наказан 75 ударами розог в г. Орле один из крестьян, скрывшийся накануне из деревни Оболешево».