Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

В самом ближайшем окружении самодержца витали предчувствия грядущей бури. Так, на вопрос коронованного друга о том, как он видит нынешнее состояние России, Управляющий делами Императорской главной квартиры генерал О. Б. Рихтер пессимистически ответил: «Я… представляю себе теперешнюю Россию в виде колоссального котла, в котором происходит брожение; кругом котла ходят люди с молотками, и когда в стенах котла образуется малейшее отверстие, они тотчас его заклёпывают, но когда-нибудь газы вырвут такой кусок, что заклепать его будет невозможно, и мы все задохнёмся».

Глава 8 1894–1917 годы

Перед бурей

Приступая к разговору о последних двадцати трёх годах существования Российской империи, попробуем вкратце обрисовать её основные внутренние проблемы в конце XIX столетия — то самое «брожение» внутри «колоссального котла», говоря словами генерала О. Б. Рихтера, завершившими предыдущую главу.

Во-первых, это взаимоотношения самодержавия и образованного класса (ОК), под которым я понимаю слой людей, ориентированных на систему ценностей европейской культуры. Социологически его непросто ухватить. Формальному критерию наличия высшего образования не отвечают, например, такие ключевые фигуры русской позднеимперской культуры, как Л. Н. Толстой и Н. К. Михайловский, В. Г. Короленко и Г. В. Плеханов, Н. А. Бердяев и И. А. Бунин, М. А. Волошин и Р. В. Иванов-Разумник и многие другие, а такой несомненный «властитель дум», как Максим Горький, не закончил даже среднюю школу. Более или менее образованное духовенство в подавляющем большинстве было замкнуто в рамках своей специфической культуры, далёкой от «европеизма». С другой стороны, причастность к последнему уже давно перестала быть почти исключительно дворянским уделом. Многие из т. н. разночинцев — деклассированных элементов различных сословий — в той или иной степени усваивали западную премудрость. Она притягивала к себе и наиболее модернизированную часть верхушки городского сословия — купечества и почётных граждан. Не стоит, на мой взгляд, отождествлять ОК с интеллигенцией, ибо это понятие слишком многозначно и дискуссионно. Его традиционно ассоциируют с политической оппозиционностью, но этот признак затруднительно распространить на несомненно принадлежащие к ОК чиновничество и офицерство. Таким образом, границы ОК крайне расплывчаты. Основываясь на данных о социальной стратификации империи по переписи 1897 г.[632], я бы рискнул предположить, что его количественный состав не превышал 3 % населения Европейской России (без Польши и Финляндии).

Слой этот был крайне неоднородным — и по социальному положению, и по уровню образования, и по идеологическим предпочтениям, и, наконец, по степени реальной европеизации — нередко она была крайне поверхностна и хаотична. К ОК нельзя не отнести и самого императора вкупе со всеми членами Дома Романовых. Но самодержавная власть очевидным образом выпадала из контекста современной европейской культуры. Как писал весьма русофильски настроенный французский публицист Анатоль Леруа-Болье, автор фундаментального труда «Империя царей и русские», всё в России «покоится на едином основании: патриархальной власти. И этой чертой Россия склоняется в сторону старых монархий Востока и решительно отворачивается от современных государств Запада». Действительно, к моменту воцарения Николая II в 1894 г. в Европе не осталось ни одной неограниченной монархии, все они имели конституционный характер. А в такой «классической» европейской стране, как Франция, и вовсе была республика. Даже на деспотическом Востоке подули новые веяния — в 1889 г. конституцией обзавелась Япония. А в Новом Свете всё выше поднималась звезда североамериканской демократии. «Патриархальная власть» казалась русским образованным людям анахронизмом — они ощущали себя слишком взрослыми, чтобы во всём беспрекословно слушаться Царя-Отца. «Самодержавный строй… не удовлетворял… политическим запросам тонкого верхнего слоя, — вспоминала о состоянии умов на рубеже веков писательница и общественная деятельница А. В. Тыркова-Вильямс. — Оппозиция притягивала к себе всё новые круги. Сюда входили земцы, помещики, городская надклассовая интеллигенция, профессора, учителя, врачи, инженеры, писатели. Шумнее, напористее всего выдвигались адвокаты… В пёстрой толпе интеллигентов было большое разнообразие мнений, о многом думали по-разному, но на одном сходились:

— Долой самодержавие!

Это был общий лозунг. Его передавали друг другу как пароль — сначала шёпотом, вполголоса. Потом всё громче, громче».