Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

Впрочем, это ещё сравнительно вегетарианский случай. Происходившее в Коломне производит впечатление вражеского нашествия. «По одному делу велено было послать в Зарайск из коломенского магистрата одного бурмистра, но коломенский магистрат донёс: этому бурмистру в Зарайске быть невозможно, потому что в Коломне, в магистрате, у отправления многих дел один бурмистр, а другого бурмистра, Ушакова, едучи мимо Коломны в Нижний Новгород, генерал Салтыков бил смертным боем, и оттого не только в Зарайск, но и в коломенский магистрат ходит с великой нуждой временем». А с другим бурмистром был такой случай: «Обер-офицер Волков… прислал в магистрат драгун, и бурмистра Тихона Бочарникова привели к нему… и велел Волков драгунам, поваля бурмистра, держать за волосы и руки, и бил тростью, а драгунам велел бить палками, топтунами и эфесами, потом плетью смертно, и от того бою лежит Бочарников при смерти. По приказу того же Волкова драгуны били палками ратмана Дьякова, также били городового старосту, и за отлучкой этих битых, в Коломне, по указам, всяких дел отправлять не можно»[381]. На жизнь немецкого (да и любого другого западноевропейского) города это мало похоже, зато не сильно отличается от посадского быта допетровской Руси. Современная исследовательница, комментируя коломенскую историю, уточняет, что «Главный магистрат, куда обратились с жалобой члены коломенского магистрата, не располагая реальной властью и средствами защиты подведомственного ему купечества, просил Сенат о „милостивой“ резолюции, „дабы впредь таких обид как магистратских дел ко управителем, так и к купечеству происходить не имело“. Ни купцы, ни Главный магистрат, прося защиты, ни слова не упоминали о наказании обидчиков»[382].

Мало нового мы находим и по итогам реформы областного управления, детально описанной М. М. Богословским. Если первая губернская реформа 1708 г., по которой Россия была разделена на восемь чересчур пространных губерний, не опиралась на какой-то западноевропейский аналог, то реформа 1719 г. следовала шведскому образцу. Однако уже с самого начала был отброшен один из важнейших элементов шведской системы, её нижний «этаж» — приход (кирхшпиль), где ведущую роль играли крестьяне и пастор. В постановлении Сената безапелляционно утверждалось: «Кирхшпильфохту и ис крестьян выборным при судах и у дел не быть для того, что всякие наряды и посылки бывают по указом из городов, а не от церквей; к тому жи в уезде ис крестьянства умных людей нет». Мотивы отказа от кирхшпиля понятны. Во-первых, крестьянское самоуправление в России было разрушено ещё в XVII в. — с утверждением крепостного права и сохранилось только на Русском Севере (в Швеции, как известно, крепостного права не существовало).

Во-вторых, русский православный приход никогда не играл роли собственно социального института, а приходской батюшка — роли местного общественного лидера. Пример этот хорошо показывает, что безоглядным «западничеством» Пётр вовсе не страдал.

Но не только совершенно забитым крестьянам было отказано в представительстве. Для выборного элемента в областном управлении не оказалось вообще никакого места, за исключением должности земского комиссара, который, однако, на практике сделался агентом власти по сбору подушной подати. «Недоверие к подданному сквозит повсюду в реформе»[383]. Как и прежде, основным направлением деятельности новой областной администрации оставался государственный фиск, хотя в инструкциях ей предписывалось способствовать материальному, умственному и нравственному благосостоянию управляемых, вплоть до соблюдения чистоты веры. Но «отдавая громадную долю своей работы удовлетворению фискальных запросов, диктуемых центром, местная администрация едва справлялась даже с самыми примитивными из остальных своих задач…: обеспечение безопасности и правосудие»[384].