Русское счастье

Она жалела Мотьку, вспоминая себя: такая же наивная, чувствительная, ищущая новизны. Теперь-то известно, куда может завести в юные годы романтический задор. Когда потеряла всякую надежду – в тридцать девять – забеременела, но каковы будут последствия после перенесенной болезни? Нет, не станет она рисковать будущим своего ребенка. На излечении она видела этих несчастных, поплатившихся за ошибки родителей.

Клава стояла на причале в полном одиночестве, гулкими толчками в висках билась последняя фраза Мотьки: «Я вернусь!»

Вечерело. От воды тянуло свежестью – отпущенные слезы холодили щеки. Паром давно скрылся за мысом, сознание грел новый этап жизни – уходить не хотелось. Над кильватерным следом парома перестали галдеть чайки – одиночек поднял с воды шустренький портовый живчик-катерок, он визгливо пискнул одиночке, стоящей на берегу, перечеркивая бегущей от винта струей еще один прекрасный миг.

Ленек ушел в море – пустые комнаты пугали, она не спешила домой. По пути остановилась у выброшенного на берег полузатопленного баркаса, огляделась, и, не увидев никого, по ржавому рванью забралась в рубку – здесь она провела две ночи, пока ее там случайно не обнаружил Ленек – он мимо накоротке возвращался домой с рыбной пристани. В рубке после нее кто-то побывал: разорванные картонные коробки и старое тряпье сослужили еще кому-то добрую службу. Клава в то время пыталась убежать от самой себя. В голове утвердилась очень простая истина:

«Можно уйти от места, откуда началось твое падение, но убежать от себя, от своей памяти можно лишь в одном известном – вечном забытьи».

Этот берег стал для нее последней географической точкой на земле, откуда она не хотела убегать. Ее, больную коварной болезнью, Ленек определил тогда в лечебницу, поверил в ее правду, полюбил такую, какая она есть без прикрас.

Глава 4

Мотька стала плохо спать по ночам. Толстяк перебрался к ним. С ним поселился ночной свистящий шепот и надсадное дыхание в полуметре от Мотькиной головы – он раздражал ее. Расслабление приходило только на уроках – она элементарно засыпала.

До Нового года мать все не решалась уточнить срок отъезда, по-видимому, надеясь на какое-то чудо, но ее живот рос, а чуда не происходило. С концом второй четверти было окончательно решено отправить Мотьку к отцу, пока «на время». Мотька догадывалась – это время зовется другим словом – «навсегда». С сумкой учебников и кое-каким барахлом ее посадили в автобус: сопровождать себя до переправы она не позволила.

Паром тронулся, а Мотька оставалась на верхней палубе. От накатившей тоски в груди застрял тяжелый ком. Чайки пропали: непогода загнала их в укрытие. Навстречу движению наползала сплошная белая пелена. Срывавшаяся с насупленного мрачного неба снежная крупка перешла в град. Дробный перестук усиливался металлом конструкций. В этой барабанной дроби Мотьке чудилось что-то зловещее. Уходить не хотелось – она стояла на том же самом месте, где не так давно с ней разговаривал Денис. В тайной надежде она огляделась, затем нехотя подняла изрядно подмокшую сумку и спустилась по трапу в помещение. В поисках свободного места она дернула ручку одного из салонов – в нос ударил спертый запах переполненного людьми помещения. Бренчала гитара, парень с кудлатой жидкой бороденкой театрально гнусавил:

– «Не ходите, дети, в школу, пейте, дети, пепси-колу!»

Мотька передергала все ручки салонов – отчаявшись найти свободное место, остановилась на площадке коридора, недалеко от возлежащих на узлах цыган.

– Ай, яй, дорогая, дай расскажу твою судьбу, – певуче проговорил заискивающий голос сбоку.

Мотька попятилась в сторону, но пожилая цыганка не отставала, она настойчиво напирала на нее.

– Позолоти ручку, не пожалеешь, уже вижу твоего принца. Милая, послушай меня – интересно будет, дай, сколько не жалко.

Мотька, мотая отрицательно головой, продолжала отступать вглубь коридора. В проеме двери она вздрогнула от прикосновения.

– Вас предупреждали на посадке о правилах поведения на судне? – раздался сзади знакомый ломающийся голос. Он обращался к цыганке с наигранно завышенной ноткой.

– Мы мирно беседуем, командир, разве это запрещается?! – парировала цыганка, с некоторым сомнением переводя взгляд с лица на нашивки.

У Мотьки завибрировало от волнения в груди – она узнала голос.

– Иди, иди, оставь ее, – показал он цыганке рукой в сторону соплеменников, – принц нашелся. – Я как раз сегодня думал о тебе, – дружески придерживая за талию, повернулся Денис к Мотьке. – Со дня на день жду подмены – собрался в отпуск… думал найти тебя. Все это время, как говорится, не слезал с коня. Пошли ко мне в каюту, не роскошь, но лучше, чем в коридоре.

Не дождавшись ответа, Денис подхватил Мотькину сумку и, не оборачиваясь, двинулся по лабиринту коридоров. Опасаясь отстать, она поспешила за ним.

Глава 5