Русское счастье

– Марька, – представилась она, больше ради обязательного, нежели значительного факта. – Так меня величают. Приходится соответствовать. С некоторыми, – она кивнула в сторону дороги, – я обучена и матом.

Тристан не удержался ее приниженным о себе мнении и уточнил, оценивая ее взглядом с достоинством завсегдатая подиумов:

– Скорее, красотка Марианна!

Она сделала паузу, извинившись своим видом за желание узнать и его имя.

– Своего бранного назвать не могу, не слышал. Зовите, как все – Тристан. Незамысловато и просто, как натянутая и следом спущенная тетива лука.

– Тристан? – переспросила она, посмотрев на него с новой для него значительностью, и тут же предложила начатый было экскурс.

– За одной дверью – детская, там мои орелики спят; за другой – комната отдыха для гостей; за третьей – кухня; дальше санузел. У нас, как у всех цивилизованных людей, все имеется. С Матильдочкой постарались – всего два номерка, а худо-бедно кормят. У трассы повесили вывеску. Вы же по ней приехали?

При имени Матильда у Тристана взлетели брови.

– Матильда? Где она? Кто она вам?

– Матильда – наша благотворительница, дом-то ее собственность. Детки – сестрицы моей старшей. Померла она от злокачественной болезни. И мужа ее нет, уж, давно, спился за год после нее. Да, что это я все о мрачном? Вам-то своего, небось, хватает?

Тристан хотел спросить о месте проживания Матильды, но Марианна продолжила демонстрацию достоинств своего предложения, открывая первую дверь.

– Это наша «детская».

Две детские головки, одинаковые как два грибочка, резво подскочили с подушек. Две пары удивленных глазех в обрамлении совершенно соломенных волос, не мигая, уставились на Тристана.

– Не спите? Ах, я вас сейчас… Спать, скоренько, – уложила детишек Марианна, поправляя одеяло.

Она открывала одну дверь за другой, а перед глазами остановились бликом солнечного лучика две совершенно одинаковые мордашки.

– Чай у нас в программу входит – за ужин не обессудьте: за отдельную плату будет и ужин. Не балуют нас посетители, больше останавливаются ближе к дороге. Бегаю туда на подработку, убираюсь. Стыдно говорить об этом гостю: и сами не шикуем, не кормить же вас овсяной кашей.

Она говорила правильно, напевность голоса никак не вязалась с резвой манерой в движении и как-то гасила ее суетность, придавая облику пониманием Тристана, совершенства русской женщины. Тристан загадал ее возраст: после тридцати. Насколько «после» в течение вечера контрастно менялось. Временами он дал бы ей едва тридцать, но осведомленностью в хозяйственных тонкостях – все сорок.

– Да, конечно, – подхватил Тристан, стараясь попасть в смысловой тон, – в ином месте еще и нахамят. Этого хватит на суточное содержание.

Тристан протянул Марианне красненькую.

– Нет, нет. Много будет – это через меру.

Тристан остановил жестом ее вытянутую с купюрой руку.

– Купите деткам сладостей. Могу и помочь вам.

– О чем вы, мойтесь с дороги, отдыхайте, я позову к столу. Думаю, часика полтора мне хватит.

В разговоре какое-то постороннее воздействие прожигало Тристана сбоку. Он повернулся и даже вздрогнул – на него, уже удвоенные в размерах, светились четыре огонька на двух взъерошенных наивных мордахах. С деловитостью менеджеров они замерли, сцепив ручки за спиной.

– А ну, а ну, спать, – запричитала Марианна, бесцеремонно разворачивая их лицом в их комнату.

Надо отдать должное, не пикнув, они пропали в глубине детской.

Сколько им? – не удержался Тристан.

– Пашка и Дашка – месяц назад минуло три года.

В простенькой, но со всеми необходимыми атрибутами, чистенькой ванной, Тристан мурлыкал пришедший на ум неизвестно откуда, давно у него не в обиходе, отрывок из «Риголетто» Верди «Сердце красавиц склонно к измене…», а из кухни доносились запахи жаркого. Поневоле перебрал в голове удачные послесловия прошлых поездок и нашел последнюю лучшим подарком судьбы. Ему случалось наблюдать милые особенности русской глубинки, но почти все они оставили душевные противоречия. Суровая проза людей одухотворялась им в находке эфемерных реалий. Чаще собеседницы оставляли в нем малозначимый штрих, который обычно, окунувшись в повседневность, он игнорировал без каких-либо неприятных последствий. Как после плохого фильма, они затаивали на будущее досаду о бесполезно убитом времени.

Марианна ему с первого взгляда приглянулась естественностью, отсутствием в манерах слащавого расхожего налета. В ее облике, и дальше при общении, ничего не показалось Тристану показушным. Она не искала слов, не рисовалась. Нежданным подарком она была представлена Тристану на суд в галерее русских образов.

В комнате, предложенной ему под гостевую, после принятой ванны он вздремнул. Проснулся от сдержанного рокота голосов за дверью. Посмотрел на часы – проспал около часа. Когда вошел, с удивлением увидел: в зале за накрытым столом его терпеливо ждут.

– Простите за опоздание, – извинился Тристан, – могли бы встряхнуть.

– Вы так красиво спали, я не осмелилась разбудить. Ребятки мои не удержались, полакомились сладким. Теперь баиньки, обжоры.