Русское тысячелетие

А вот что пишет князь П. А. Вяземский. «Александр в последнее десятилетие уже не был и не мог быть Александром прежних годов. Он прошёл школу событий и тяжких испытаний. Либеральные помыслы его и молодые сочувствия болезненно были затронуты грубой действительностью. Заграничные революционные движения, домашний бунт, неурядицы, строптивые замашки Варшавского сейма, на который ещё так недавно он полагал лучшие свои упования, догадки и более чем догадки о том, что и в России замышляют что-то недоброе, все эти признаки, болезненные симптомы, совокупившиеся в одно целое, не могли не отразиться сильно на впечатлительном уме Александра… Он вынужден был сознаться, что добро не легко совершается, что в самих людях часто встречается какое-то необдуманное, тупое противодействие, парализующе лучшие помыслы, лучшие заботы о пользе и благоденствии их… Тяжки должны быть эти разочарования и суровые отрезвления. Александр их испытал».

Александр чувствовал огромную усталость, он был сломлен непосильными требованиями, предъявленными к нему историей (из заграничных походов он привёз седые волосы). Французская революция, гений Наполеона были вызовом, обращённым к нему временем, на который он так и не нашёл удовлетворительного ответа. Революционные преобразования казались ему разрушительными и гибельными, либеральные реформы несвоевременными. Отныне он искал не смелых реформаторов, а прежде всего исправных делопроизводителей, не умников, а дельцов.

В 1816 году наметилась ещё одна черта жизненного уклада Александра — отныне большую часть времени он проводил в путешествиях. Так, в 1817 году он проехал больше 14 тысяч вёрст.

В дороге царь вёл размеренный образ жизни. Просыпался в восьмом часу, в постели пил чай, потом надевал белый халат, молился и начинал, не торопясь, одеваться. Когда подавали воду для умывания, звал Волконского, своего адъютанта. Проехав вёрст 30–40, обедал с большим аппетитом. После кофе сразу трогался в путь. Вёрст через 60 ему подавали чай; этот же напиток он пил по прибытии на ночлег. Таким образом, за сутки Александр принимал пищу всего один раз.

Возвратившись из поездок, Александр жил анахоретом, выбрав своей летней резиденцией Царское Село. Дни проходили однообразно. Александр вставал в восьмом часу; постелью ему служил сафьянный тюфяк, расстеленный прямо на полу, подушкой — жёсткий кожаный валик, набитый сеном. Одевался с помощью одного лакея. Его повседневный костюм состоял из военного сюртука и фуражки. В половине девятого он заканчивал свой туалет и принимал министров, приезжавших для доклада из Петербурга.

С 11 до 12 царь присутствовал на разводе. Позавтракав в первом часу, при любой погоде ехал на прогулку или шёл гулять пешком. К трём часам возвращался к обеденному столу. Обедал государь всегда один; его пищу в течение дня составляли почти исключительно фрукты из оранжереи; особенно налегал он на землянику.

В десять часов вечера царь ложился спать. Военный оркестр под его окнами ещё в течение часа играл меланхолические мелодии, потом жизнь в Царском Селе замирала до утра.

В Царском Селе имелась ферма по образцу голландских хозяйств, где выращивались лучшие образцы тирольских коров, а также украинские и холмогорские бурёнки; было здесь и стадо мериносов. Александру нравилось воображать себя фермером. Он лично вёл счётную книгу в великолепном переплёте, куда скрупулёзно вписывал приплод, и чрезвычайно гордился своей одеждой из шерсти собственных овец.

Даровав конституцию Польше, царь медлил с продолжением преобразований в России. Внутренняя и внешняя обстановка казалась ему неподходящей для либеральных реформ.

Не умея претворить республиканские мечты в жизнь, Александр бережно хранил их в своей душе на протяжении всей жизни.

Сам он сознавал, что внутри империи им сделано гораздо меньше, чем на дипломатическом поприще. В 1824 году он говорил: «…когда подумаю, как мало ещё сделано внутри государства, то эта мысль ложится мне на сердце, как десятипудовая гиря».

За несколько дней до кончины, нисколько не рисуясь, он сказал начальнику Главного штаба Дибичу: «А всё-таки, что бы ни говорили обо мне, я жил и умру республиканцем».

Александр все глубже погружался в религиозные размышления. Он признавался графине Софье Ивановне Соллогуб: «Возносясь духом к Богу, я отрешился от всех земных надежд. Призывая к себе на помощь религию, я приобрёл это спокойствие, этот мир душевный, который не променяю ни на какие блаженства здешнего мира».

Такая направленность мыслей неизбежно должна была побудить его смотреть на заговор против него как на искупление за 11 марта. Вот почему он ответил на доклад о существовании в России тайных обществ: «Не мне карать».

В конце июля 1825 года придворные врачи заявили, что императрица Елизавета Алексеевна, супруга Александра I, должна провести зиму в южном климате. Выбор царя пал на Таганрог, где для их величеств был приготовлено жилище — каменный, одноэтажный дом, с помещением для прислуги.