Русское тысячелетие

Александр выехал из Каменноостровского дворца на рассвете 1 сентября, без провожатых. Позднее современники и очевидцы припомнили много роковых совпадений и предзнаменований. Так, по пути царь завернул в Невскую лавру и помолился у раки святого Александра Невского. Таким образом, последнее, что видел Александр I, оставляя Петербург, был гроб. Когда же 13 сентября он прибыл в Таганрог, лейб-медик Виллие в этот день записал в своём дневнике: «Здесь кончается первая часть путешествия» и сделал надпись: «finis» («конец»).

Смерть следовала за Александром по пятам. Уже в Таганроге, во время одной из поездок за городом, на ухабистой дороге из царской коляски выпал сидевший рядом с царём фельдъегерь, который сломал себе шею и умер на месте.

Затем пришёл черед и самого Александра. Первые признаки недомогания он почувствовал 28 октября, однако больше двух недель отказывался от всяких лекарств. Врачи определили у него горячку. Кризис наступил утром 14 ноября, когда Александр рухнул в обморок во время бритья. Растерявшиеся врачи принялись растирать ему виски одеколоном, и только с приходом Елизаветы Алексеевны Александра перенесли в его кабинет и уложили на диване, встать с которого ему было не суждено.

Александр I умер 19 ноября в 10 часов 47 минут утра. Его внезапная смерть вдалеке от столицы сильно повлияла на дальнейшую историю России. Уезжая в Таганрог, он оставил неопубликованными документы, касающиеся престолонаследия, и эта неясность в столь важном государственном вопросе стала одной из причин восстания 25 декабря 1825 года на Сенатской площади.

Гроб с забальзамированным телом Александра I был доставлен в Петербург 13 марта 1826 г. и захоронен в Петропавловском соборе.

Возможно, Александр и не был великим человеком в том смысле, который обыкновенно вкладывается в это понятие, но нельзя не видеть, что, живя в великую эпоху, он сумел совершить великие дела и вознести Россию на такую ступень славы и могущества, на какой ей не доводилось стоять ни до, ни после его царствования.

Он взял Париж, он основал Лицей.

А. С. Пушкин

Русская тишина

Много раз замечал: стоит нашим спортсменам начать «рвать рубаху на груди» и бахвалиться до начала матча (футбольного, хоккейного, боксёрского и т. д.), то всё — пиши пропало, проиграют как пить дать. Эта мода — бить себя пяткой в грудь, говорить гоп, пока не перепрыгнул, и «накручивать» себя на победу — пришла к нам недавно с Запада. Но ведь спокон века русские готовились к поединку иначе — в тишине и сосредоточении. Мы не устрашали врага, мы разговаривали с Богом.

Академик А. М. Панченко, в одном из своих интервью, отметил «поразительно похожие сцены» в произведениях русской литературы разных эпох. В качестве примера он привёл описание ночи перед битвой в «Сказании о Мамаевом побоище» и лермонтовском «Бородине».

Суровая тишина русского стана противопоставляется шумному ликованию ордынцев, уверенных в своей победе. Не на праздник вышли русские люди, а на смертный бой за отчизну:

«И, обратившись на полки татарские, слышит стук великий, и клич, и вопль, как на торгу или на строительстве города… И обратился на полки русские — там великая тишина».

О такой же ночи вспоминает старый солдат из «Бородина»:

И вот на поле грозной сечи
Ночная пала тень.
Прилёг вздремнуть я у лафета,
И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз.
Но тих был наш бивак открытый…

«В действительности, — говорит Панченко, — это невероятно: громадные русские армии и на Куликовом, и на Бородинском поле не могли пребывать „в тишине великой“. Эти поразительно похожие сцены порождены национальной топикой, равно актуальной и обязательной для автора „Сказания о Мамаевом побоище“ и автора „Бородина“, хотя между ними пролегли четыре столетия».

Но тут уважаемый академик, похоже, ошибается. Тишина в русском лагере — это не метафора, а реальность. Обратимся к воспоминаниям очевидцев Бородина.

Повествуя о подготовке 25 августа к генеральному сражению, подпоручик Гавриил Петрович Мешетич противопоставляет мёртвую тишину в лагере русских, приготовившихся «к падению за Отечество», суматохе в лагере неприятеля, который «ночь провёл в шумном веселии, увеличил огни»: