Русское тысячелетие

Париж — Кёльн — Берлин — Штеттин — Санкт-Петербург — Финляндия — Валаам — Санкт-Петербург — Москва — Нижний Новгород — Казань — Саратов — Царицын — Астрахань — Кизляр — Дербент — Баку — Тифлис — Поти — Марсель.

Русская тень скользнула по улицам Виллер-Котре туманным февральским утром 1814 года, когда под окнами дома, где жило семейство Дюма, промчался отряд бородачей в мохнатых шапках, широких штанах с лампасами и с длинными пиками наперевес. Будущему писателю было 12 лет. Сквозь неплотно прикрытые ставни он видел, как на пороге своего дома выстрелом из пистолета был убит сосед-чулочник, замешкавшийся в дверях.

Ночью Дюма приснился кошмар. Детский страх перед казаками забудется только 44 года спустя, после встречи с ними в астраханских степях.

Дюма много путешествовал. Почти в каждом его романе можно встретить впечатления и описания стран, городов и маршрутов, почерпнутые из личного опыта. «Путешествовать, — писал он, — значит жить во всей полноте этого слова… значит дышать полной грудью, радоваться всему, предаваться творчеству как настоящему твоему делу, искать в земле никем не тронутые залежи золота, а в воздухе — никем не виданные чудеса…» («Впечатления о путешествии в Швейцарию»).

Его писательское кредо гласило: «Есть одна вещь, которую я совершенно не способен сделать: книга или драма о местах, которых я не видел». И всё же порой он совершал воображаемые путешествия в те страны, куда не мог добраться физически. Таковы, например, его «Впечатления о поездке в Океанию» и «Впечатления о поездке в Бразилию», где он никогда не бывал.

Россию писатель тоже впервые посетил в своём воображении.

В 1840 году вышел роман Дюма «Записки учителя фехтования», основанный на фактах из жизни декабриста И. А. Анненкова. Необыкновенно точным описанием Петербурга книга была обязана мемуарам О. Гризье и других европейских путешественников, побывавших в России.

Но вместо того, чтобы приблизить Россию к писателю, роман отдалил его встречу с ней. Император Николай I счёл книгу опасной, и пока он был жив, Дюма числился в России persona non grata.

Перемены наступили только после восшествия на престол Александра II, который провозгласил курс на либеральные реформы. Декабристы получили амнистию, цензурные строгости были смягчены.

Страстью к путешествиям Дюма наделил и своего любимого героя — графа Монте-Кристо. В 1858 году писатель встретился с ним наяву. Это был граф Г. А. Кушелев-Безбородко, владелец громадного состояния, меценат, литератор, завзятый турист, коллекционер знаменитостей и возможный прототип князя Мышкина из романа Ф. М. Достоевского «Идиот». Он предложил Дюма сопровождать его в Петербург и взял на себя путевые издержки и хлопоты по получению визы.

15 июня 1858 года Дюма выехал из Парижа и уже 22-го числа сошёл по трапу парохода на Английскую набережную у Николаевского моста в Петербурге. Город с первого взгляда очаровал его: «Я не знаю, есть ли в мире какой-нибудь вид, который мог бы сравниться с развернувшейся перед моими глазами панорамой…».

Остановившись в усадьбе Кушелева-Безбородко, писатель начал знакомство с городом. В его распоряжении были дрожки, кучер и несколько русских слов: naprava — à droite, naleva — à gauche, pachol — va, stoi — arrêtez, damoi — à la maison.

Поэзия белых ночей привела Дюма в восторг: «Ничто на свете… не поможет вам представить себе июньскую ночь в Санкт-Петербурге — ни перо, ни кисть. Это какое-то наваждение… Всё вокруг вас жемчужное, переливается опаловыми отсветами, но не так, как бывает на рассвете или в сумерках: свет бледный, и всё же в нём нет ничего болезненного, он озаряет предметы сразу со всех сторон. И ни один предмет не отбрасывает тени. Прозрачные сумерки, не ночь, а лишь отсутствие дня; сумерки, но все предметы вокруг легко различить, словно наступило затмение солнца, но в душе нет смятения и тревоги, как бывает во всей природе при затмении; лишь освежающее душу молчание, радующий сердце покой, тишина, к которой всё время прислушиваешься: не раздастся ли ангельское пение или глас Божий!»

Визит литературной знаменитости вызвал в городе ажиотаж. «Весь Петербург в течение июня месяца только и занимался г-ном Дюма, — писал в журнале „Современник“ И. И. Панаев. — О нём ходили различные толки и анекдоты во всех слоях петербургского общества: ни один разговор не обходился без его имени, его отыскивали на всех гуляньях, на всех публичных сборищах, за него принимали бог знает каких господ. Стоило шутя крикнуть: „Вон Дюма!“ — и толпа начинала волноваться и бросалась в ту сторону, на которую вы указывали. Словом, г-н Дюма был львом настоящей минуты». В сентябре А. И. Герцен сетовал: «Со стыдом, с сожалением читаем мы, как наша аристократия стелется у ног Дюма, как бегает смотреть „великого курчавого человека“ сквозь решётки сада, просится погулять в парк к Кушелеву-Безбородко».