Русское тысячелетие

В 1858 году Николаевская железная дорога (Петербург — Москва, 645 км) уже была построена. Время в пути составляло 26 часов. 4 августа в 10 часов утра поезд доставил Дюма на Николаевский вокзал. Больше месяца писатель прожил в Москве, в доме французской актрисы Женни Фалькон, вышедшей замуж за графа Д. П. Нарышкина. «Очаровательный особнячок, объединённый с основной виллой живой изгородью и садом, полным цветов».

В день приезда Дюма отправился осматривать Кремль. «Кремль, который я увидел в тот вечер, — вспоминал он, — в нежном сиянии, окутанный призрачной дымкой, с башнями, возносящимися к звёздам, словно стрелы минаретов, — показался мне дворцом фей, который нельзя описать пером. Я вернулся изумлённым, восхищённым, покорённым, счастливым».

Но вообще его впечатления от древней русской столицы двоились: он называл её то великим восточным городом, то «большой деревней», «ибо Москва со своими парками и лачугами, своими озёрами и огородами, воронами, что кормятся рядом с курами, хищными птицами, парящими над домами, скорее огромная деревня, нежели большой город».

Конечно, Дюма не был бы собой, если бы ограничил своё знакомство с Россией только двумя столицами. Его манила Волга, южные степи, Кавказ…

18 сентября он отправился в Калязин, где сел на пароход до Нижнего Новгорода. Ему не терпелось посетить знаменитую Нижегородскую ярмарку — грандиозное создание инженера А. Бетанкура. «Перед нами открылось такое зрелище, что я ахнул от удивления». Это был настоящий ярмарочный город площадью 500 тыс. кв. м, включавший в себя Главный дом, боковые административные корпуса, 48 торговых корпусов и пристань. Через Оку был переброшен полукилометровый мост — длиннейший на то время в России.

В Нижнем Новгороде Дюма ожидал сюрприз. Местным губернатором был Александр Николаевич Муравьёв, участник декабристского «Союза благоденствия», прошедший через сибирскую ссылку. В губернаторском доме писателя ждала встреча с графом и графиней Анненковыми — Иваном Александровичем и Прасковьей Егоровной (Полиной Гебль), — которые послужили прообразами героев его романа «Учитель фехтования». Они долго и оживлённо беседовали. Полина показала Дюма необычную семейную реликвию — браслет с крестом, выкованный А. А. Бестужевым-Марлинским из кандалов Анненского. Браслет был заклёпан на её руке как символ вечности их союза.

Путешествуя по России, Дюма неоднократно сталкивался со свидетельствами популярности «Учителя фехтования». В Нижнем Новгороде он обнаружил на ярмарке продавца платков с изображением сцены из романа, «а именно — нападение волков на телегу, в которой ехала Полина».

По поводу цензурного запрета «Учителя фехтования» Дюма передаёт в своих записках следующий анекдот: «Княгиня Трубецкая, подруга императрицы, жены Николая I, рассказывала мне, как однажды царица пригласила её в отдалённую комнату своей половины, чтобы вместе прочитать мой роман.

Как раз в это время вошёл император Николай. Г-жа Трубецкая, выполнявшая роль чтицы, быстро спрятала книгу под диванной подушкой. Император подошёл и, стоя перед своей августейшей супругой, которая дрожала более, чем обычно, произнёс: „Вы читаете, мадам?“. — „Да, Ваше Величество“. — „Сказать вам, какую книгу вы читаете?“

Императрица молчала. „Вы читаете роман г-на Дюма `Учитель фехтования`“. — „Как вы догадались, Ваше Величество?“ — „Право, не трудно было догадаться, это последний роман, который я запретил“».

В Нижнем Новгороде писатель провёл три дня, а затем отплыл в Казань и далее — в Саратов, Царицын, Астрахань, а откуда — на Кавказ. На Кавказе он посетил Кизляр, Дербент, видел в Баку разлившуюся по морю горящую нефть, в Тифлисе слушал итальянскую оперу, взбирался на вершины гор, осматривал монастыри и храмы, присутствовал на богослужении огнепоклонников, наблюдал похоронную церемонию мингрелов, встречал вместе с шиитами «мухаррам» — первый месяц мусульманского календаря.

Всюду его ожидал горячий приём, а в Дагестане его даже короновали «императором литературы». Война на Кавказе ещё продолжалась, и Дюма старался быть справедливым к обеим сторонам. Побывав в перестрелке с чеченцами, писатель отдал должное и великолепной кавалерийской выучке казачьего конвоя, и храбрости горцев.

Путешествие казалось ему нескончаемой восточной сказкой: «Я здесь путешествую, как принц. Русское гостеприимство такое же потрясающее, как и уральские золотые прииски». Писатель восхищался русским гостеприимством, но предупреждал: «Никогда не заглядывайтесь на вещь, принадлежащую русскому человеку: сколько бы она ни стоила, он вам её непременно подарит!»

Увлечение экзотикой сменялось в нём искренними попытками понять — не умом, так сердцем — эту необъятную загадочную страну. Это было нелегко, ведь «в России ничего не делается так, как в других странах».

И однако же, на страницах его путевых очерков встречаются меткие наблюдения, не потерявшие и ныне своей актуальности.