Такие, как Пугень, в побеги и прочие авантюры не ввязываются. Разве что для того, чтобы взорвать затею изнутри. Специфическая разновидность стукачей — блатной с якобы вынужденно надетой повязкой активиста. Тронешь его — себе дороже, пойдет срок за сроком в бетонном холоде карцеров. Расплатишься остатками здоровья.
На вахте, свежо блистающей еще непросохшей краской, гостей приняли радушно, с профессиональной тщательностью. Лишь из выцветших безразличных глаз контролера нет-нет, да и выглядывало беспокойное любопытство. Событие получило широкую огласку, занимало все мысли «контингента» и охраны. Такого не случалось давно, и случившееся не радовало. Разве что в «карантине» не знают, что каждое происшествие, выходящее за рамки «режима», тем более такое громкое, неминуемо обернется «закручиванием гаек». А уж про льготы «авторитетам» и просто зажиточным людям придется на некоторое время вовсе позабыть.
Трагически закончившаяся «шалость» затронет весь круг людей, с которыми общался покойный, не говоря уже о близких знакомых. Спецчасть хлеб недаром ест.
Знакомый Строкачу по прошлому посещению колонии крепкий, кареглазый, с румянцем во всю щеку главный опер искренне недоумевал:
— Уж от кого, но от Пугеня я такого не ожидал. Пришел он к нам, сами знаете, не ангелом. У нас другого рода пернатые. И послужной список в деле — дай бог. Но скажу непредвзято, вел себя отменно. И, казалось, понял, где лежит путь к досрочному освобождению. А получается, вот что выбрал… И ведь до комиссии оставался какой-нибудь месяц.
Капитан нервно раздавил в пепельнице едва начатую тонкую черную сигарету с золотым ободком. Помолчал, словно не зная, как продолжить. Строкач понимал его состояние, но не вмешивался, предоставляя выговориться, выплеснуть эмоции — здесь-то и могут всплыть самые значительные мелочи.
— Дежурство было как дежурство. От повязки ДПНК никуда не денешься. Сижу у себя, в голове разное. Было о чем призадуматься, комиссия эта на носу. И освободить кое-кого хочется, и спешить нельзя. В душу-то не влезешь. Вот и Пугень тот же. Признаюсь, не до конца я был уверен, что пройдет он комиссию. Сигналы были, что деньги у него водятся, не бог весть какое нарушение, а все же. Картишками баловался всерьез. Предупреждал я его, а он отбояривался — наветы, мол. А поговорить была возможность — ходил он ко мне с информацией. Дельно докладывал, почти всегда в точку.
Испещряющий непонятными постороннему глазу каракулями листок блокнота Строкач отбросил ручку и остановил собеседника.
— А можно поподробнее о результатах этой деятельности Пугеня?
— Что ж, пожалуйста. Об этом как-то не принято, но и дело необычное. Ну, вот здесь материалы, — капитан кивнул на лежащую перед Строкачом пухлую папку «Дело осужденного по ст. 142 УК УССР Пугеня О. В.» — Я своих всех помню, можно и без бумажек. Информировал о двух серьезных случаях доставки наркотиков в зону, краже медикаментов из больнички, ну, и по мелочам: деньги, педики… да, еще одна попытка побега.
— Стало быть, все-таки мог рассчитывать на условное освобождение?
— Рассчитывать? Безусловно. А вот освободился бы — едва ли. Нужно было еще себя показать.
— Да уж показал, — Строкач не мог сдержать раздражения. — То есть Пугень мог понимать, что досрочное освобождение ему не светит, и решил действовать по-своему?
— Не знаю. Действительно, пока не знаю. Сейчас пойдут с информацией мои мальчики. Они знают — со мной шутки плохи. Послушаем.
— Что же вы, в открытую будете допрашивать стукачей?