Русское зазеркалье (двуязычная версия)

Наши личные истории и повороты жизни повторяются: иногда через десять лет, а иногда через три дня. К концу этой лекции Патрик снова занялся писаниной. Правда, на семинарские вопросы он в этот раз отвечал, и достаточно неглупо. В частности, в качестве примера архетипа женщины, долго ожидающей мужчину, он привёл не только предсказуемую Пенелопу, но и Джейн, ждущую Марка, из «Этой мерзкой плоти» К. С. Льюиса, оговорившись, конечно, что Марк находится не «на задании», в отличие от Юрия Гагарина, а в поиске себя. Поиске, который на волосок подошёл к переходу нравственной черты, отделяющей порядочного человека от преступника, добавила я, с чем Патрик, подумав, согласился. В уме я поразилась тому, что кто-то из британцев в свои двадцать лет, оказывается, добровольно читает из К. С. Льюиса что-то другое, кроме «Хроник Нарнии»; примерно так же я удивилась бы, если бы преподавала в российском вузе и узнала, что мои студенты добровольно, в охотку прочли что-то вне школьной программы из Лескова, или «Несвятых святых» о. Тихона Шевкунова, или… кто там ещё есть из современных православных писателей и публицистов? Вот ведь и не знаю никого, не читаю русских газет, почти потеряла связь с родной землёй. Правда, я и британские не так чтобы очень читаю…

Лист бумаги, на котором писал — в этот раз отдельный, белый, альбомного формата, — Патрик к самому концу семинара, когда я уже хотела всех поблагодарить и попрощаться, сложил втрое и демонстративно протянул мне со словами:

— You have got a mail.[3]

Этим он вызвал общий сдержанный смех, конечно.

— Must I read it aloud?[4] — спросила я, хмуря брови, но при этом с трудом удерживаясь от улыбки. Новые смешки.

— No. Please don’t, it is personal,[5] — прибавил Патрик с серьёзным видом, увидев, что я собираюсь открыть и прочитать письмо. Новые смешки, восклицания на уровне междометий; Люк хлопает Патрика по плечу, тот, недовольно дёрнув плечом, скидывает его руку.

Что ж, personal так personal: я убрала письмо в сумочку, сложив ещё вдвое, а группу отпустила.

Прямого удобного автобуса между колледжем и моей квартиркой не ходило: мне пришлось идти минут пятнадцать до остановки двадцать четвёртого: по England’s Lane, Haverstock Hill и Prince of Wales Road. На тридцать первый можно было сесть почти сразу у колледжа, но тот довёз бы меня только до кемденского рынка. Наличных в автобусах здесь не принимают, но я намедни завела Oyster, сине-голубую транспортную карту размером с банковскую, которую можно было пополнить через автомат на станции метро. Ещё неделю назад я не стала бы тратить фунт пятьдесят на автобус, а теперь вот ценила своё время больше денег. Двадцать четвёртый подошёл к остановке почти одновременно со мной: повезло. Приложив карту к валидатору на входе, я прошла в салон и хотела было подняться по центральной лесенке на второй этаж, а потом передумала: там душно, низкий потолок, а ещё часто на втором этаже «новые граждане» с небелым цветом кожи начинают орать в телефонную трубку или, скажем, компания иноязычных туристов громко лопочет на своём языке, который я не понимаю и учить не хочу: спасибо, выучила уже один… на свою голову. Села у окна, подняв воротник пальто. Эх, когда это я, русский человек, такой расисткой стала? Поживёшь где угодно — кем угодно станешь: русская всемирная отзывчивость, ха-ха… Почему расисткой, впрочем: просто хочу покоя… А как смешно (улыбнулась я воспоминанию): помнится, Ксюша с серьёзным видом доказывала Александру Михайловичу, что якобы двухэтажные автобусы в Лондоне существуют только для туристов, а обычных людей не возят…

* * * *

Потому это случилось, что в ноябре мы разбирали тему «Великобритания. Лондон»: Азуров вместо, скажем, чтения учебника принёс ноутбук и стал нам показывать фотографии, сделанные им в Лондоне, сопровождая небольшим комментарием каждую. (Он не рассказал нам при этом, зачем был в Лондоне, и когда, и при каких обстоятельствах, или сколько раз — от него вообще непросто было добиться личной информации. Мы и не спрашивали.) Ксюша, девочка очень гордая и очень себе на уме, вдруг решила поспорить с ним и заявила, что «даблдэкеры» — чисто туристическая вещь.

— No, you are mistaken, Xenia, — возразил Азуров. — All in all, what you say is laughable. You came to believe that something that is not there exists or maybe the other way round. Now you are trying to convince me of that, and you ignore the fact that I used to live there. Over-confidence combined with lack of knowledge is a characteristic feature of ‘Russian boys,’ mentioned by Dostoyevsky—of Russian girls, too, as it is. Do you understand me? Alice, could you please translate for Xenia what I have just said?[6]

Я перевела, внутренне улыбаясь сказанному. Я ведь даже помнила это место из «Карамазовых»! Разумеется, само то, что я его помню, заставляло меня думать о себе как об очень умненькой девочке.

— I remember this place in the novel, — зачем-то прибавила я по-английски, переведя. Ну, как зачем: просто хотела похвалы. — It is the dialogue between Alyosha and Kolya Krasotkin.[7]